— Как же так — не было? — одновременно воскликнули Перегудов и кучер.
— Не было, — твердо ответил Данила, — я собак видел, когда в город с батей ездил, да у старой барыни была собачонка, да не долго и прожила — до того паскудное создание! Кошки — это есть, они от мышей зимой спасают. А собак нет — не бывало.
Снова, как при взгляде на лицо паренька у Дмитрия Степановича шевельнулась в голове странная и неуловимая мысль, но не найдя выхода до поры до времени осталась в глубине Перегудовского сознания.
Пока они так переговаривались, коляска неспешно обогнула холм, оставив позади развалины. Новый вид предстал перед лицом Перегудова, да только не слишком было его различить в наступившей темноте. Лишь разглядел он озеро, небольшое и чистое с левой стороны от дороги, а справа, у подножия холма небольшой беленый домик. На пороге дома с фонарем в руке стоял управляющий господин Мюллер с супругою, готовые встретить долгожданных гостей.
Встреча приехавшего хозяина и управляющего оказалась короткою. После взаимных приветствий и обязательных расспросов о пройденной дороге, Перегудов наскоро отужинал и, сославшись на усталость, отправился спать, благоразумно отложив все дела на утро. Перед сном вышел во двор, выкурить трубочку и, увидев своего кучера, осведомился, как тот устроен.
— Благодарствуйте, барин. Слава богу, устроены… — в голосе Федора слышалось раздражение.
— Что, Федя? — кротко поинтересовался Дмитрий Степанович, — али не покормили тебя?
— Да уж спаси бог, барин и покормили и на постой к мельнику определили. Да я уж туточки во дворе возле лошадей переночую, к вашему превосходительству поближе…
— Чем же тебе, Федор, у мельника не глянулось?
Федор огляделся по сторонам и, приблизившись к Перегудову вплотную, отчего тот невольно отшатнулся, прошептал:
— А то, барин, что вы как хотите, а не ладно здесь. И деревня нехороша и люди… Вы глаза-то у этого Данилы видели? Это где ж это видано, чтобы глаз у человека, как у кошки по ночам светился? А я вам скажу барин, что и у отца его — мельника и у родни ихней, всё такие глаза! Я как в избу-то вошел, так и обомлел, ровно нечисть по углам сидит, так глазищами-то и сверкают! И на голове у них — шерсть! Право слово, барин Дмитрий Степанович, не волосы это — шерсть! Не бывает у людей таких волос!
Перегудов потянул носом воздух, явно послышался сивушный запах.
— А ты ведь, Федор, выпил, — заключил Дмитрий Степанович.
— Это, барин, верно, — понурился кучер, — так ведь со страху, барин! Ей-пра, со страху! Да нешто вы сами ничего не замечаете!?
— Ступай, Федор, спать, — ровным тоном, не терпящим возражений, проговорил Перегудов, — коли у мельника не желаешь — в коляске уснёшь. Ночи нынче тёплые — небось, не замерзнешь.
Развернулся и пошёл к дому, и тут-то выползла из головы, глубоко засевшая мыслишка: А прав, Федор, прав! Глаз-то у мальчишки уж больно нехорош! Не правильный взгляд, не людской…
И слово это точно определило то смутное, неопределенное, что мучило Дмитрия Степановича последние часы.
Долго ещё, укладываясь спать в чужой неудобной постели, Перегудов вспоминал весь прожитый день и охал и вздыхал и молился потихоньку, а после не заметил, как и уснул.
Утром, Дмитрия Степановича разбудили птицы. Громкие и нахальные, они осаждали кусты сирени, росшие возле самого окна, и дрались и переругивались непонятно за что, временами заглядывая в открытое окно, с любопытством наклоняя яркие хохлатые головы. Что же за пичуги? — подумалось Перегудову, — эка, ведь век почитай прожил, а окромя воробьев да голубей и птиц-то не знаю!. Спал Дмитрий Степанович не сказать, что долго, но чувствовал себя на удивление хорошо отдохнувшим и страшно голодным. Одевшись и умывшись приготовленною с вечера водою, Перегудов пошёл осмотреться. Домик был всего в четыре комнаты, где в одной проживал господин Мюллер с супругою Анной, другая служила для гостей (коих впрочем, супруги Мюллер видели немного). Самая большая комната — гостиная, где по праздникам господин Мюллер с женою неизменно принимали семью местного священника (у священника было шестеро детей, и бездетная чета Мюллер их баловала, хотя после посещения шумных гостей Анна Мюллер страдала мигренью). Последняя маленькая каморка была для прислуги. Там жила бабка Пелагея, женщина уже пожилая, но сильная. Была у неё когда-то семья и муж и сыновья, да только младший сын помер ещё в младенчестве лет этак трёх, хотя родился он уродцем и многие думали, что Пелагея-то, кстати, от несчастного мученика избавилась. А старший сын её с мужем погибли на том страшном пожаре, где погорела старая барыня. Муж Пелагеи служил там конюхом, а сынок-подросток ему помогал. Как сгорели они, бабка волосы на себе рвала и два дня волчицей выла. Сама-то она пожара не видела, уходила с бабами в подлесок коров доить. Ушла-то как раз ночью, под утро (ведь пока дойдёшь, а летом ночи-то коротки!), как вернулась, так уж только уголёчки и застала, ровнёхонько после её ухода и занялось, спали все в доме-то, проснуться никто не успел. Кабы она не ушла, так бы и тоже сгорела! Так вот два дня повыла-повыла, а потом замолчала и с тех пор все молчит, редко когда слово какое скажет. Мюллеры её к себе взяли по дому хозяйствовать, так она всё делает и всё-то молча. Что не скажут ей — всё молчит. Все уж привыкли.
Перегудов прошёлся по комнатам, но в доме никого не застал. Выйдя на улицу, он внезапно задохнулся от изобилия свежего воздуха и яркого солнечного света. Такой покой, да благодать бывает только в деревнях ранним утром, когда полуденный зной ещё не сушит кожу, комары уже уснули, а мухи ещё не проснулись. По дороге в сторону деревни мимо Дмитрия Степановича проходила стайка баб и девок, с любопытством на него поглядывая. Верно, возвращаются с утренней дойки, - догадался Перегудов. Самая смелая сделала шаг в сторону от толпы к Дмитрию Степановичу и звонко прокричала:
— Здоровьичка вам! Доброго утра, барин!
Остальные рассмеялись, будто их подруга сказала что-то смешное.
— И вам доброго утра! — благодарно промолвил Перегудов, покручивая с улыбкой ус.
Бабы сбились с шага, застопорились и вразброд поздоровались. Старшие покланялись.
Дмитрий Степанович сошел с крыльца и прошелся в сторону озера, оглядывая окрестности. За озером усмотрел он дом и мельницу, следом — реку, а по ту сторону реки вверх по склону высокого холма густой непроходимый лес.
Вся деревня словно уместилась на дне огромного блюда. Со всех сторон её окружали высокие, поросшие дремучим лесом холмы, посередине протекала река, а рядышком разместилось небольшое озерцо с прозрачной и чистой водой.
Когда Перегудов вернулся с прогулки, дома его дожидались хозяева. Господин Мюллер с утра осматривал хозяйство (так уж было заведено), а Анна с бабкой Пелагеей проводили время на заднем дворе в птичнике.
Накрыли стол. За завтраком Перегудов всё расспрашивал о здешнем народе, обычаях, да чем народ промышляет. Мюллер охотно отвечал, что да, мол, народ здесь хороший, трезвый и работящий. Места богатые, охота да рыбалка знатные, грибов да ягод бабам за всё лето не перетаскать. Он то не местный, служил у помещика Синцова, да потом перешёл в услуженье к старой барыне. По личным обстоятельствам. За разговорами время пролетело быстро. Дмитрию Степановичу не терпелось продолжить смотр владений, и господин Мюллер вызвался его сопровождать. После завтрака оба двинулись в путь. Обошли кругом озеро, осмотрели мельницу, сходили за реку. Перегудов вернулся уставший и возбужденный, увиденное всё более и более нравилось ему. С утра сговорились с Мюллером на рыбалку, так что ещё один день был проведен приятно.
Незаметно для себя Перегудов прожил в Полянке целую неделю, хотя и уезжал на два дня. Собираясь в обратный путь, Дмитрий Степанович испытал внезапное сожаление. Тогда-то и зародилась у него мысль о скорой и неизбежной отставке, и что-де неплохо бы было поселиться в этаком вот тихом местечке. Всё вокруг — твоё! Красота природная, воздух, ни тебе суматохи городской, ни сослуживцев-завистников. На лето дети, внуки съедутся — уж тут им раздолье! Не казенная дача!