— Что-нибудь да кончится, — наконец произнесла она, после чего взяла с собою подсвечник и собралась выходить. У самой двери Марья вдруг остановилась.
— А где девчонка? — она повернулась лицом к старухе, — отчего ты его привела, бабка?
— А тебе бы, внученька, сразу об этом спросить! — обиженно поджала губы колдунья, — а то ишь, раздобрилась — посидишь, отдохнёшь, — передразнила она Марью, — да девчонка уж домой его вести хотела, и отпустила бы, кабы я вовремя не вмешалась!
— Да? Это отчего же? — тяжёлый немигающий взгляд чёрных глаз в упор разглядывал Николая.
— Сладкими речами улещал, — гнусно ухмыльнулась старуха, — вот девка-то и растаяла!
— Как вам не стыдно! — не выдержал Николенька, — вы подслушивали! Вы…
— Цыц! — неожиданно прошипела Марья глухо и страшно, наклонившись над Николенькой так, будто собираясь вцепиться ему в глотку.
Глаза её вспыхивали мрачным, холодным блеском, губы кривились в злобной, презрительной усмешке. Лицо молодой колдуньи, только что прекрасное и печальное исказилось в безобразной безумной судороге.
— Ну, как же, как же! Знала я одного такого речистого! Песни сладкие пел, да про любовь вечную рассказывал! Да так, что позабыла я и про стыд и про честь, всё к ногам его кинула, всё за любовь отдала! Да только любви его на один месяц и хватило! А после женился он, да вот только не на мне!
Марья засмеялась хрипло, высоко запрокидывая голову и хватая себя руками за горло, будто ей не доставало воздуха.
— А знаешь, не врал дружок-то мой, любовь всё-таки может быть вечной! Может! Только помогает ей в этом — смерть!
Она наклонилась ещё ниже, почти к самому лицу измученного Николеньки, глаза её стали вовсе безумны, на красиво очерченных губах выступила пена. Николенька пытался отвернуться, устрашённый неприятным зрелищем, но она схватила его за лицо жёсткими горячими пальцами.
— Я его отравила! Отравила! Осуждаешь меня? А знаешь, каково это в шестнадцать-то лет остаться одной, без родных и друзей, обманутой, опозоренной? Рассказать тебе, как я кусок хлеба на помойке искала?! Как милостыню просила, а меня словно собаку паршивую в пинки гнали!
Голос Марьин сорвался до визга, пальцы до боли сжимали Николенькино лицо, но он не смел шевельнуться.
— За что же наказывал меня господь? За любовь мою? За доверие?
— Может за легкомыслие? — осторожно вставил Николай, освободившись, наконец, из её цепких рук.
Женщина неожиданно успокоилась.
— Что ж может и так. Может и за легкомыслие. А только скажи мне, друг любезный, отчего это вора и убийцу судия судит, а защитник защищает, а мне глупой девчонке, каждый встречный был судьёй, да вот только защитника не было!
— Так вы ж любовника вашего тоже вроде бы, ну того… — Николенька мучительно подбирал нужное слово, боясь рассердить Марию, — на тот свет отправили!
— Так он же душу мою убил! — гневно воскликнула она, стуча себе кулаками в грудь, — как же это ровнять можно! Ведь его душа жива, я не погубила её, а моей более нет!
— Это да, конечно, — испуганно согласился Николенька, — я, знаете ли, в таких тонкостях не силён, вам бы вот к отцу Никону! Да может нам вместе к нему и сходить?! Поговорили бы…
— К Никону?! — Марья снова расхохоталась, — да он ненавидит меня, как и все здесь ненавидят! Я ведь тогда в деревню вернулась, некуда мне более было идти. Так меня не принимали здесь, опозоренной считали. И кто?! Нелюди! Существа, коих вовсе нет в списках обитателей земных! А родственница ваша, Софья Михайловна, велела меня выпороть, другим в назидание! Меня!!!
Марья мучительно застонала, вспоминая о давнем позоре.
— Только один человек и пожалел меня тогда! Только один…
Она внезапно замолчала, будто опомнившись, и угрюмо покосилась на старуху-ведьму.
— Ну что, бабка? Что с парнем-то делать будем?
— Да кинуть его в Яму и вся недолга! А балахончик его я себе возьму, — старуха жадно протянула грязные скрюченные пальцы, ощупывая Николенькин плащ, — хороший балахончик, мне такой надобен!
Николай в крайнем смятении отпрянул от ведьмы.
— Послушайте, — стараясь быть убедительным, проговорил он, — это просто глупо. Меня же будут искать. Будут искать и найдут! Ежели вы сейчас посмеете сделать мне что-то плохое, вы будете строго наказаны! Неужели вы этого не понимаете!?
Не обращая на него ровно никакого внимания, Марья продолжала разговор со старухой.
— Это, пожалуй, верно, бабка! В Яме его уж точно никто не найдёт. Только вот девчонка! Не проболтается ли?
— Не успеет, — мерзко захихикала старуха, — я ей велела мальчишку привести, того, что вас увидел… вот приведёт, мы их вместе в Яму-то и кинем. И — концы в воду! Более живых-то свидетелей не останется…
Марья, выслушав колдунью, надолго замолчала, трогая узким длинным пальцем слабый огонёк свечи, обжигаясь и морщась. Наконец она вздохнула и подняла на Николеньку тёмные бездонные глаза.
— Что ж, видно так тому и быть. Только парня мы сначала здесь запрём. Как всех соберём, так и скинем в Яму, — и усмехнулась злорадно, — всё им повеселее будет!
Прыгнув вперёд, как разжатая пружина, Николенька оттолкнул стоящую на пути Марью и бросился к открытой двери. Однако тяжёлая, крепкая дверь тотчас захлопнулась, словно кто-то снаружи стоял настороже и не позволил незадачливому пленнику бежать. От удара свечи потухли, и дом погрузился в полную кромешную тьму.
Николенька стоял, прижавшись разгорячённым лбом к запертой двери, мучительно переживая над своей неудачей. Спиною он чувствовал приближение затаившихся в темноте ведьм и развернулся резко, встав к опасности лицом и выставив вперёд сжатые кулаки.
— Глянь-ко, Маша! Какого Анику-воина я тебе привела! Как бы он нас не побил, чтой-то я беспокоюсь! — глумливо произнёс голос бабки Агафьи.
— А вот мы сейчас и поглядим, каков воин-то! — отозвалась в непроглядной тьме Марья.
В тот же миг по полу что-то шустро прошмыгнуло, потом ещё и ещё… Николенька неловко переступал ногами, не понимая, что происходит, и тот час наступил на юркое живое тельце. В ответ раздался возмущённый писк и в Николенькин сапог вцепились острые зубки. Прокусить толстую добротную кожу они не могли, но Николенька ощутил брезгливый, отталкивающий ужас. Глянув вниз, он увидел десятки ярких точек — горящие глазки злобных маленьких зверьков.
Теперь писк и возня раздавались отовсюду. Неожиданно сверху, на Николенькино плечо шлёпнулось увесистая тушка, моментально вцепившись ему в обнажённую шею. Он едва успел стряхнуть её, как на голову прыгнул другой зверёк, пробегая вниз прямо по лицу, оставляя за собой смрадный, тяжёлый запах. Николенька попытался спастись от быстрых, визгливых тварей и сделал несколько огромных прыжков в сторону, крича и размахивая руками. Но всюду, куда бы не бросался обезумевший от гадливого страха Николай, в огромном количестве копошились мерзкие создания. Николенька пробился к стене, надеясь по ней взобраться вверх, но оказалось, что толстые бревенчатые стены тоже кишат грызунами, извиваясь живым снующим потоком.
Не надеясь более спастись, Николай встал, затаив дыхание, ощущая, как по его ногам елозят мелкие пакостные существа. Некоторое время злобные зверьки не обращали внимания на затихнувшего Николеньку и сновали деловито во все стороны по своим неведомым делам. Но вот, словно по невидимому сигналу, бесчисленная армия мерзких грызунов отправилась в наступление на несчастного юношу, стремительно атакуя его со всех сторон. Несколько первых секунд Николеньке удавалось сбрасывать с себя извивающихся зверьков. Он топтал их сапогами, крича и задыхаясь, но силы были слишком неравны, и вскоре облепленный гадкими созданиями страдая от бесчисленных укусов, Николенька рухнул в груду отвратительных тварей и потерял сознание.
Очнулся Николенька от громкого, издевательского смеха. Он открыл глаза и увидел, что лежит ничком на земляном полу, всё в той же хижине, напротив открытой настежь двери. Возле него стоял подсвечник с горящими свечами, а чуть поодаль на крышке колодца восседали рядышком Марья с бабкой Агафьей. Хохотала старуха.