— Что это было? — потрясённо спросил Дмитрий Степанович.
— Не знаю… — задумчиво отвечал Генрих Карлович, — но что-то мне подсказывает — мы правильно поступили, не показавшись им на глаза, к тому же я увидел среди них одну знакомую особу. Встреча с этой дамой и на поверхности не сулит ничего хорошего, а уж здесь под землёй… нет, Дмитрий Степанович, будем ждать других спасителей!
Не успел Генрих Карлович произнести свою речь, как из бокового прохода вновь послышались громкие голоса. Друзья вновь затаились, с недоверием относясь ко всяким неожиданным встречам в коварном подземном царстве, но вскоре к своему глубочайшему облегчению услыхали, как выкликают их имена.
— Дмитрий Степанович! — надрывался веснушчатый Тимошка, стоя в нескольких шагах от притихшего Перегудова, — Генрих Карлович, где вы? Отзовитесь!
Наконец, удостоверившись, что перед ними обычные деревенские жители (если только жителей Полянки вообще можно назвать обычными!) Дмитрий Степанович и Генрих Карлович выбрались из своего убежища и были радостно встречены взволнованными их пропажей Слипунами.
Глава 17
Стражи
— Ох, и напугали же вы нас, душа моя! — выговаривала Дарья Платоновна своему супругу, в то время как он вместе с Генрихом Карловичем, самозабвенно поглощал аппетитные яства, коими уставили широкий деревянный стол, доселе столь нелюбезные Стражи.
Отец Никон, Виктор и компания летунов, находились там же, с усердием воздавая должное богатому угощению. Несмотря на спартанский образ жизни, который преимущественно вели Слипуна, гостей своих они кормили на славу, стараясь угодить новым хозяевам. Посредине стола стояло огромное блюдо с выложенными на нём кусками сочного, поджаренного на костре бараньего мяса, от которого в воздухе стоял необыкновенно дивный аромат! В миске поменьше янтарные ломти вяленой рыбы (жир с неё капал тонкой струйкой и нежное мягкое мясо таяло во рту не вызывая необходимости работать зубами!). Жареная форель, украшенная красной, кисловатой на вкус ягодой, толстые колбаски, с подрумяненными бочками, чашки, полные лесных орехов и ягод стояли возле каждого гостя, мёд светлый и тёмный в больших деревянных плошках и в довершение ко всему пенистое сладко-кислое вино!
Подождав, когда гости утолят первый голод, рыжебородый Савелий начал разговор.
— Мы вас, Дмитрий Степанович, уж не один год в гости-то ждём! — задумчиво барабаня пальцами по столу, начал он, — дела запущены, народец от рук отбивается… вот вы, скажите-ка мне, — перегнулся Савелий через стол, — бывали вы на Совете?
— Нет, — пожал плечами Дмитрий Степанович, примериваясь к новому куску золотистой, поджаренной рыбы.
— Я так и думал! — откинулся назад Савелий, — а отчего же, позвольте спросить?
Что-то в его голосе заставило Перегудова насторожиться.
— Так не время ещё, — хитро сощурив глазки, отвечал он, — вот управлюсь с делами, тогда перед Советом и показаться не стыдно! А пока что обожду…
— Что за дела такие? — насмешливо спросил Савелий, — уж не поиски ли Абуджайской Шали? Поговаривают, что потерялась она, а новые Видящие, дескать, обойтись без неё не могут! Видящие, которые не видят! Так ли?
Дмитрий Степанович насупился, отложил в сторону недоеденный кусок и аккуратно вытер руки чистой тряпицей.
— А дела мои такие, староста, — тихим голосом начал Перегудов, — что тебе и знать бы ни к чему, не по чину вопрос задаёшь! А вот я к тебе вопрос имею!
Дмитрий Степанович упёрся крупными руками в стол, наклоняясь вперёд всем своим большим грузным телом.
— Где человек мой, Данила?!
За столом разом стало тихо.
Савелий привстал со своего места и прошипел, глядя Перегудову прямо в глаза.
— Мы сами решим его судьбу! Наличие скипетра ещё не всё! Вы не можете быть Видящим, пока вас не назначит Совет! — Савелий раздражённо отмахнулся от белокудрого, который пытался его остановить, — вот только без Шали вам на Совет не попасть! И кто вы есть?! Простые смертные! Что вы здесь можете решать?! Ничего!
— Уж будто? — с нарочитым спокойствием усомнился Дмитрий Степанович, теребя пушистые бакенбарды, — так, стало быть, ты тут начальство? — голос Перегудова, вначале тихий окреп и угрожающе зазвенел, — какие заслуги приписал ты себе, деревенский староста, что мне, хозяину своему указывать вздумал?!
Огромный, волосатый кулак Дмитрия Степановича с грохотом опустился на стол.
— В имении моём?! — голос Перегудова уже звучал подобно львиному рыку грозно и беспощадно, — на страже, чьих интересов поставлен ты, смерд?! Моих?! Так изволь ответ держать за бесчинства, что творятся в деревне! А может, ты свои интересы блюдёшь? Так напомню, что не для того ты вызван сюда! Утвердит меня Совет или нет, да только, — Дмитрий Степанович помахал перед лицом остолбеневшего Савелия толстым крепким пальцем с желтоватым, прокуренным ногтем, — ты мне верой и правдой на моей земле служить обязан! Ты и все соплеменники твои!
Перегудов грозно обвёл глазами притихших Стражей.
— А кто считает, что это не так, — добавил он, как ни в чём не бывало, наливая себе из кувшина красного вина, — так я не держу! Как там, бишь, называется ваша страна? Синегория? Вот и ступайте себе в свою Синегорию…
Дмитрий Степанович отпил из бокала и аккуратно промокнул чистой тряпицей пушистые усы.
— Где Данила? — повторил он вопрос, крепко сжимая в руке опустевший сосуд.
Через несколько минут томительного молчания отозвался белокудрый.
— Данила сам пришёл к нам… мы не держим его силой!
— Враки! — рубанул Перегудов, — мой кучер видел, что вы вели его как пленника, прокрался вслед за вами и слышал, что вы готовили ему смертную казнь! Мальчика держали в яме, возле этой самой пещеры! И Фёдор помог ему бежать!
— Это верно, — согласился белокудрый, — но с тех пор кое-что изменилось и наше отношение к Даниле тоже. Он вернулся к нам, отдался на наш суд и мы разрешили Даниле жить среди Стражей.
— Да что здесь, чёрт возьми, происходит?! — выругался в нетерпении Дмитрий Степанович, чем заслужил крайне неодобрительный взгляд супруги.
— Это долгая история, — отвечал белокудрый (Слипуны называли его Яков), — и, началась она очень давно…
— А нам торопиться некуда, — пробурчал Дмитрий Степанович, набивая табаком трубку, — а коли так, так и сказывайте, а мы послушаем!
Затаив дыхание, слушатели молча внимали рассказчику, с каждым новым словом всё, более узнавая мрачную тайну Данилиного (а вернее сказать, Фролушкиного) рождения.
Николеньке, в отличие от остальных, эта часть рассказа была известна, но и он слушал с неослабным вниманием, ничем не выдавая своей осведомлённости.
— Люди считают, что все мороки одинаково злобны и бессердечны, да и как иначе, если губят они души чужие? — говорил меж тем Яков, — на самом деле это не так. Не стоит забывать, что морок рождается от человеческой женщины! И ему присущи многие человеческие черты. Среди них, как и среди людей случаются всякие характеры, вот Антип-конюх, тот был жестоким и коварным существом, а сын его Данила (имя Фролушки давно позабыто!), напротив застенчивый и тихий. Его мать Пелагея всеми силами оберегала мальчика от влияния родного отца, да разве убережёшь! Всё одно, вскоре Данила узнал, какими возможностями обладают мороки. Узнал и запомнил. Но пока мальчик был юн, чужие тела его не прельщали, а в силу свое природной незлобивости и некоторой лености характера, подчинять себе других людей, используя свою силу, Данила не хотел. Хотя тому можно дать и другое объяснение: такое свойство мороки обычно используют после рождения ребёнка, для того, чтобы окружить своего единственного малыша безропотной и послушной охраной. Как бы то ни было, Данила тихо и мирно прожил среди ничего не подозревающих жителей Полянки двадцать лет. И неизвестно, сколько прожил бы ещё, ежели бы не попался на глаза одному из Стражей, а Стражи, как известно способны отличить морока от обычного человека…