С Хиде же Йошики попал в абсолютно другую, незнакомую ему реальность. Гитарист очень старался заботиться о нём, по утрам Хиде частенько с интересом расспрашивал Йошики, что ему приснилось, просил почаще говорить о том, что он чувствует, охотно рассказывал и о своих собственных ощущениях; и Йошики вскоре начал с удивлением ловить себя на том, что ему очень нравятся эти разговоры, нравится открывать перед кем-то душу и позволять раскрыть её перед собой. И делал всё это Хиде с самого начала не из желания подлизаться к лидеру и подобраться поближе к нему, нет, он был более чем искренен в своих порывах — эмоциональный и чувствительный Йошики очень отчётливо чуял ложь, он бы уловил фальшь в поведении гитариста, если бы она там присутствовала. Хиде лучше всех остальных членов «X» понимал Йошики, зачастую он оказывался единственным, кто мог переупрямить вспыльчивого пианиста, заставить его признать свои ошибки. Но главное, делать это Хиде умел, в отличие от того же Тайджи, мирно, ласково, без всяких ссор и криков — за первые полтора года отношений Йошики ни разу с ним не поругался. Помимо всех остальных достоинств у Хиде имелся удивительный талант убеждения.
Даже Тоши потом, наблюдая за ними, не раз с усмешкой говорил, что основная задача Хиде в группе — понимать Йошики и общаться с ним, а следом уже играть на гитаре.
Несмотря на то, что их отношения начались с бурной пьяной ночи, в обыденное время Хиде был не охотник до постельных приключений. Конечно, он мог стиснуть Йошики в объятиях в гримёрке или в такси по дороге с концерта, если ему приспичивало, но это случалось не так часто. В основном ему даже в голову не приходило затевать какие-то дикие эксперименты, даже наоборот, Хиде в первое время наотрез отказывался полностью раздеваться и заниматься любовью где-то кроме как в кровати. Йошики, привыкшего к бесшабашному Тайджи, немало удивляло его поведение, до этого он и не замечал, что Хиде такой стеснительный. Зато Хиде сполна компенсировал некоторую скованность в интимных отношениях заботой и нежностью. И со временем Йошики это всё-таки оценил. Он в какой-то момент осознал одну простую истину: когда тебе тридцать и ты инвалид с травмированной спиной, больными руками и астмой, ежедневный фейерверк уже не привлекает так сильно, хочется не бурных ласк со швырянием друг друга с кровати в порыве страсти, а вот этой самой нежности, поцелуев в лоб, едва уловимых прикосновений, ощущения какой-то поддержки, защищённости, и откровенных разговоров по душам — того, что Хиде давал ему в избытке. Такие вот мирные отношения, простое, настоящее счастье, как у самых обычных взрослых людей.
И оттого терять сейчас это самое счастье казалось просто невыносимым…
Йошики сломал сигарету пальцами и, сунув её в пепельницу, скучающе уставился на розовеющее небо.
Могла ли ситуация с Тайджи как-то повлиять на петлю? Была ли она первым звеном этой цепи? Сомнительно. Тайджи с Хиде не конфликтовали так уж сильно, они оба, опасаясь гнева Йошики, вели себя вполне тихо и со стороны казались добрыми приятелями, а петлю явно запустило какое-то мощное нехорошее событие, о котором Йошики никак не может вспомнить.
Глаза всё-таки уже начинали слипаться. Йошики зевнул и сжался в комочек на сидении. В полудрёме он уже почти не слышал, как скрипнула раздвижная дверь, и на террасу высунулся заспанный Хиде. Только почувствовал, как тёплые руки обняли его и подхватили, и, не открывая глаз, сонно заворчал.
— Замёрзнешь ведь, спящая красавица, — ласково послышалось над ухом, поцелуй обжёг лоб.
— А ты надорвёшься… — бормотнул Йошики, уткнувшись носом ему в плечо.
— Ты лёгкий. Характер только тяжёлый… Спи уж, я отнесу тебя в кровать.
Йошики и так знал, что он не даст замёрзнуть, уложит, закутает в одеяло, обнимет вот так. Хиде и не мог иначе. Пианист тихонько фыркнул и зарылся носом в мягкую ткань жёлтой футболки.
Оказывается, Йошики даже не осознавал, насколько сильно он замёрз, пока тонул в собственных воспоминаниях. И теперь он жался к Хиде и трясся, как осиновый лист, стараясь перехватить от него хоть немного тепла. А мягкие солнечные лучи уже вовсю скользили по просторной комнате, слышалось одуряющее чириканье птиц.
Начинался новый виток петли. И Йошики казалось, что он сходит с ума.
***
Бессонная ночь, полная тяжёлых размышлений, наконец-то дала о себе знать. Йошики проспал и выполз, зевая, на кухню, когда Хиде уже допивал кофе.
— Смотрите-ка, кто у нас проснулся, — увидев возлюбленного, Хиде улыбнулся и отставил чашку в сторону. — Доброе утро, принцесса.
— Доброе, — зевнул Йошики. Он заметил, как Хиде явно собрался сползти с табурета, и замахал руками: — Сиди, я сам кофе сделаю.
Хиде пожал плечами с видом «сам так сам», повернулся и стал наблюдать, как Йошики возится с кофемашиной. Пианист глянул на него краем глаза. Весь растрёпанный, с падающей на лицо густой малиновой чёлкой и нежным розовым румянцем на обычно бледных щеках, гитарист казался таким милым и уютным… В такие моменты Йошики всегда невольно думал о том, какой же Хиде хорошенький и что без своего жуткого макияжа он выглядит гораздо лучше. Хиде широко улыбался, и его светло-карие глаза лихорадочно сверкали из-под тонких чёрных бровей.
У Йошики в горле встал густой липкий ком. Что же делать? Как отобрать его у смерти?
— А я решил тебя не будить, — радостно сообщил Хиде, закидывая ногу на ногу и встряхивая головой. — Ты так сладко спал, я подумал, что не стоит тебя трогать. Только вот скажи мне, Йо, что тебя ночью на террасу понесло?
— Мне не спалось, — со вздохом ответил Йошики, — решил пойти подышать свежим воздухом.
— Хорошо же ты им надышался, аж уснул на холоде, — Хиде округлил глаза и легонько похлопал себя по щеке кончиками пальцев. — Простудиться ведь мог…
Пианист покачал растрёпанной головой. Мог. Вот только какой смысл беречь себя, если ему всё равно осталось жить чуть больше двух недель, после чего петля в любом случае перезапустится.
Хиде всё-таки соскользнул с табурета; Йошики дёрнулся, когда его обняли за талию со спины и притиснули к тёплому телу, и Хиде прижался щекой к его затылку.
— Но не простудился же, — спокойно отозвался Йошики. — Сделать тебе вторую порцию?
— Сделай, — ответил, смеясь, Хиде и поцеловал его в висок. — Посижу с тобой.
Йошики кивнул. Его дрожащие пальцы машинально нажимали на нужные кнопки, а в голове эхом стучала одна безумная мысль: надо рассказать всё Хиде. Может, вдвоём они смогли бы придумать, как выбраться из этой ловушки, в одиночестве Йошики явно не справляется, несмотря на все свои старания. Он чувствовал себя всё хуже с каждой петлёй. А сколько ещё таких повторений ему предстоит пережить? Непонятно. И абсолютно нет твёрдой уверенности в том, что Йошики не сойдёт с ума прежде, чем найдёт решение. С каждым самоубийством он ощущал всё большую пустоту внутри, словно всё начиналось заново, но что-то маленькое в нём всё-таки умирало.
Почему же Йошики до сих пор ни разу не попытался рассказать Хиде о том, что происходит? Пианист просто понимал, что Хиде ему не поверит, решит, что у мечтательного Йошики опять слишком разыгралось воображение. Йошики и сам бы не поверил, услышав от кого-нибудь подобный рассказ. Ведь ещё совсем недавно он был твёрдо уверен, что такие временные петли бывают только в фантастических фильмах. Но фантастика оказалась не просто реальной, а даже куда более страшной, чем её обычно показывали в кино.