Пианист был почти уверен, что если даже не распад дал начало петле, то он явно сыграл в ней не последнюю роль, потому что это точно был сильный удар под дых. Как для Хиде, так и для самого Йошики.
— Оставь меня в покое, Тоши. Я не нуждаюсь в твоих утешениях, со мной всё в порядке.
Йошики произнёс это холодно, почти сквозь зубы; скосив глаза, он глянул на бывшего друга отстранённым, злым взглядом. Тот не испугался и слегка скривился, рукой взъерошив длинные чёрные волосы:
— Ты всё время молчишь, куришь и глотаешь слёзы. Это, по-твоему, порядок?
— Вполне. А ты что, ждал, что я буду с воплями кататься по полу, рвать на себе волосы и биться затылком? А ты, как само благородство, будешь поднимать меня, качать на ручках и нести хрень?
В первый раз Йошики действительно выл в голос и разнёс комнату почти на щепочки, разорвав все ноты и сломав всё, что ломалось. Но сейчас всё это стало до такой степени привычно, что вызывало раздражение.
Прежде чем оторопевший Тоши пришёл в себя, Йошики молнией метнулся к окну, почти вспрыгнул на подоконник и ударом ноги выбил стекло. Мелкие осколки со звоном полетели в стороны, ночной воздух окутал его, трепля края белой рубашки и неаккуратно швыряя в лицо волосы.
Тоши, осознавший, что он задумал, вцепился в него, пытаясь стащить с подоконника. Но Йошики дёрнулся особо сильно и шагнул в пропасть. Надоело уже каждый раз резать вены — больно и долго. Если уж ему суждено погибнуть сегодня, пусть эта смерть и пробуждение будут хотя бы быстрыми.
========== 4. ==========
Йошики упустил тот момент, когда у него появилась новая противная привычка — просыпаясь, тут же утыкаться носом в подушку и начинать тихо скулить. Не плакать, не рыдать, а именно вот бессильно скрипеть зубами и подвывать тихонько. Он уже чувствовал эту безысходность и пустоту, всё сильнее с каждым разом, ощущал их всем дрожащим телом и готов был уже просто-напросто сойти от этого с ума.
«Я не могу, я просто больше так не могу…»
Горячие слёзы застилали глаза, Йошики морщился и всхлипывал, сжимаясь в комочек. Двенадцатая петля. Он уже всё перепробовал, всё, что только мог придумать. Нервы у него сдали почти окончательно, не осталось никаких сил бороться и пытаться выплыть, он совершенно не понимал, как спастись от этого ужаса, как уберечь себя и Хиде. А уж от мысли о том, что пианист не может даже просто умереть, чтобы последовать за ним, и вовсе заставляли всё внутри похолодеть от страха и боли. Йошики не может умереть вместе с ним. Но не может и жить дальше, ведь эта чёртова петля всё равно убьёт их обоих, даже если он не будет ничего предпринимать. И, замкнувшись, пойдёт по очередному адскому кругу, конца которым, судя по всему, нет и не будет.
Йошики всё чаще начинал думать, что он сумасшедший, что этот кошмар ему всего лишь мерещится, пока он лежит в больничной палате, окружённый стенами и связанный смирительной рубашкой. Бред умирающего безумца. Может, это хоть как-то объяснило бы всё, что происходит вокруг него.
Каждая петля заставляла умирать во всех смыслах. Воскрешала потом, милостиво позволяя начать заново, но это уже казалось издёвкой, причиняло одну только боль. Йошики медленно приоткрыл глаза, скривился и сильнее обнял подушку, сердито шмыгнув носом.
— Йо, ты чего?
Одеяло рядом зашевелилось, из-под него выбрался сонный Хиде. Приподнявшись на локте, он одёрнул жёлтую кофту и уставился на возлюбленного мутноватыми глазами, встряхнув растрёпанной головой.
Йошики живо отвёл в сторону взгляд и принялся сердито вытирать слёзы кулаком. Только бы Хиде не заметил, что он опять плачет. Воспалённые, отчаянно слезящиеся глаза болели всё сильнее с каждым таким пробуждением.
— Ничего… — придать голосу бодрости не получилось, горло словно кто-то пальцами сдавил, да так сильно, что говорить было по-настоящему тяжело. — Спи, Хиде.
— Поспишь тут, когда у тебя под боком плачут, — Хиде пододвинулся поближе к нему и обнял, прижимая к себе и устраивая подбородок на макушке. Пианист чуть слышно вздохнул и прикрыл глаза. Счастливый Хиде. Понятия даже не имеет, что его ждёт совсем скоро. А если даже и узнает — не поверит. — Ой, холодный-то какой… Ты не заболел?
Йошики и сам уже чувствовал этот холод, пронизывающий насквозь и сковывающий, как кандалы. Ему всё время было холодно, хотелось укутаться во что-то тёплое. И сейчас Хиде показался ему таким горячим…
— Не знаю. Мне просто холодно…
По щеке опять невольно поползла слеза, Йошики сердито мотнул головой, и влага мазнула по шее гитариста. Хиде это почувствовал.
— Йо, не пугай меня, хватит плакать… — уже с тревогой протянул он. — Что случилось?
Его пальцы зарылись в длинные русые волосы, ласково перебирая пряди, легонько массируя кожу. Такие прикосновения обычно хорошо успокаивали, но сейчас этого не хватало, Йошики только трясся от безмолвных рыданий, буквально раздирающих его на части изнутри.
Как же больно. Как же он устал. Видеть Хиде мёртвым раз за разом, погибать потом самому, и снова, и снова, и снова… Это настоящая психологическая пытка, давящая, как тяжеленная каменная плита, на мозг. И она в разы хуже любой телесной, страшнее вогнанных под кожу раскалённых гвоздей. Словно сам рассудок уже смертельно болен и лишь отчаянно пытается не провалиться окончательно в это безумие и не утянуть своего хозяина за собой.
Хиде поцеловал дрожащего возлюбленного, сначала в лоб, потом в кончик носа.
— Принцесса, ну что с тобой такое? Плохой сон приснился? Расскажи мне, я тебя пожалею.
У самого Йошики уже не один раз возникала мысль о том, что надо и вправду рассказать ему, что происходит. Даже если Хиде не поверит, всё равно, стоит хотя бы попытаться. Просто выговориться, может, от этого уже станет немного легче. Йошики так старался пережить всё это сам, не втягивая Хиде или кого-то ещё, но сейчас уже настал тот момент, когда он чётко осознал: одному ему не справиться. Пианист медленно моргнул и, пошевелившись, поднял на встревоженного Хиде глаза. Прикусил губу и дотронулся кончиками пальцев до щеки.
— Хиде… — Йошики нервно сглотнул и запрокинул голову ему на плечо. — Ох, даже не знаю, как рассказать… Ты мне не поверишь…
— Поверю, обещаю, — с жаром прошептал Хиде, гладя его по волосам. — Обожаю твои рассказы о снах.
— То есть, ты хочешь сказать, что через пять дней я умру? И что ты переживаешь эту неделю уже в двенадцатый раз?
В голосе Хиде явственно прозвучал смешок, и Йошики дёрнулся, как от удара. Он робко кивнул и опять нервно прикусил губу.
— Это… Немного жестоко с твоей стороны, так шутить, — Хиде покачал головой, пропуская пряди его волос сквозь пальцы. — Я знаю, я не лучший человек на свете, но смерти-то зачем желать?
— Я не желаю тебе смерти, наоборот, пытаюсь её предотвратить, — Йошики всхлипнул, — уже в который раз, но ни черта не получается! Я знаю, как это дико звучит, поэтому и не хотел тебе рассказывать… И ты же обещал, что поверишь!
Хиде нахмурился.
— Обещал, я привык уже к твоим фантазиям. Но я не ожидал, что ты такую дикую историю выдумаешь и будешь пытаться меня убедить, что она реальна.
Пианист сердито задёргал губами и отвернулся. Ожидал ли он чего-то другого? Нет. Хотя где-то внутри всё-таки теплилась надежда, что Хиде поймёт его. Но нет, звучит слишком уж неправдоподобно даже для него.
— Йо, ты насмотрелся фантастики про временные петли, — вкрадчиво сказал Хиде, беря его за плечи и поворачивая обратно к себе, — и тебе приснился кошмар. Успокойся, это ерунда.
Йошики тихо захныкал куда-то ему в плечо. Стало так тоскливо, будто весь мир в секунду разлетелся на множество неаккуратных осколков. Если Хиде не поверил, то никто другой уж точно ему не поможет.