— Ой-ой… Ты обиделся? — Хиде растерянно погладил его, прислушиваясь к рыданиям, и поцеловал в макушку. — Прости, принцесса, я не думал, что тебя это так заденет… Прости, прости меня, только не плачь больше, ладно? — прижавшись щекой к его волосам, Хиде тихонько вздохнул. — Ну хватит, всё хорошо…
— Нет, не всё хорошо! — бессильно выплюнул Йошики. — Ты же обещал, обещал…
— Йо, ну это же… — Хиде опустил на него взгляд и, увидев загоревшуюся в глазах мольбу, слегка сдвинул брови. — Ладно, если тебе так будет легче, допустим, что всё так. Но мне хотелось бы всё-таки чего-то немного более убедительного… Хм, у меня даже есть идея.
— Какая? — Йошики дёрнулся.
— А по классике такой фантастики. Если ты эту неделю проживаешь уже не первый раз, — Хиде слегка прищурился, — ты наверняка уже чётко знаешь, что должно на ней произойти. Расскажи. Распиши мне во всех подробностях наш сегодняшний день, например. И если всё случится так, как ты сказал, я тебе поверю, обещаю.
Йошики прикусил губу.
— Не могу, Хиде, — он тихонько вздохнул. — Там всё каждый раз по-разному, это тебе не «День сурка»…
— Понятно, — Хиде поцеловал его в макушку и плюхнулся обратно на постель, натягивая на себя одеяло. — Отличная сказочка, принцесса, я чуть не купился. Ложись спать и забудь об этой ерунде.
Йошики прикусил губу и принялся судорожно вспоминать, что во всех этих петлях повторялось из раза в раз. Да почти ничего, в том-то и проблема. Они спокойно завтракали, болтая о разном, в основном об отлёте Хиде в Токио, потом он уезжал на запись, Йошики проводил день дома, за роялем, в районе шести вечера подхватывал Хиде у студии… Но эти события происходили не каждый раз, например, в самую первую петлю Йошики не поехал за ним, ужина в ресторанчике не получилось. В третью у него болела рука, чего не было в других. До неё же Йошики не собирался лететь с ним в Токио, ещё не осознавая, что происходит. Йошики всегда просыпался в одиночестве, потому что Хиде уходил курить, и засыпал после того, как он возвращался в спальню, а однажды не смог уснуть и сам ушёл в сад, откуда Хиде вернул его в кровать. Даже погибал Хиде каждый раз по-разному, то вешался на полотенце, то от сердечного приступа, то происходил какой-то несчастный случай. Всё было абсолютно хаотично, почти никаких закономерностей, ни малейшей ниточки, за которую можно уцепиться. Хотя нет, было кое-что, что не менялось из раза в раз…
Йошики похолодел от ужаса при одном только воспоминании. Песня. Та самая песня Хиде, которую он держал ото всех в секрете и о которой не желал ничего говорить, пока не запишет. Пианист её уже слышал, Хиде всегда в самолёте давал ему диск. Может, это подействует?
— Хиде, ты ведь собирался назвать эту новую песню «Pink Spider», верно?
Хиде резко открыл глаза. Йошики отметил, как он мгновенно напрягся, словно услышал что-то неприятное.
— У неё ещё нет названия, Йо, — растерянно протянул Хиде и округлил глаза. — Ты же знаешь, я песням названия в самый последний момент присваиваю. И при чём тут розовый паук?
— В припеве есть такие слова, — ожесточённо продолжил Йошики, — и песня сама по себе очень злая, ты явно её писал на эмоциях.
Хиде недовольно нахмурился:
— Ты что, порылся в моих вещах и нашёл текст? Это некрасиво.
Йошики разозлился. Да о чём он вообще? Хиде же прекрасно знает, что он не полезет без спроса в чужие вещи. Пианист всегда в этом плане придерживался позиции, что у каждого человека должно быть личное пространство, в которое нельзя вот так просто вторгаться.
— Хидето, — Хиде тут же дёрнулся и слегка поджал губы, — ты за кого меня принимаешь? Надо мне больно в твоих текстах ковыряться, у меня своих полно, править не успеваю. Знаешь, мне как-то фиолетово, что ты эту песню ото всех прячешь, не хочешь показывать — не надо, всё равно в записи потом услышу, никуда она не денется.
— Но тогда откуда ты узнал о словах и о том, что она злая? — Хиде приподнялся на локте и сузил глаза.
— Да потому что я слушал её! — Йошики закатил глаза. — Ты сам по пути в Токио, в самолёте, давал мне диск и просил заценить. К слову, текст просто жуткий, похож на те, что ты писал когда-то для «zilch».
Хиде стал нервно постукивать пальцами по подушке. Было видно, что он злится.
— Правильно, я её и писал не в самое приятное время, — сердито ответил он наконец. — И я вообще не собирался её кому-то показывать, это Пата месяца три назад случайно текст увидел, восхитился и стал уламывать меня её записать.
— Ну? — Йошики скривился. — Убедился, что я не могу ничего о ней знать? Три месяца назад мы с тобой даже не общались ещё, я жил здесь один! И потом, мы никогда о песнях для сольных проектов не разговаривали.
Хиде принялся чесать затылок.
— А ещё, — продолжал злиться Йошики, — очень приятно, теперь я знаю, что ты меня вруном считаешь, раз думаешь, что я нашёл текст и над тобой издеваюсь.
Хиде покраснел:
— Йо, я ничего такого не имел в виду…
— А прозвучало именно так. В общем, ты меня понял. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а я и вправду переживаю эту неделю уже в двенадцатый раз. Песню твою я слышал уже в записи, той самой, которую ты должен закончить завтра. И назовёшь ты её «Pink Spider». Вот просто поверь на слово.
Накинув рубашку и оставив Хиде с отвисшей челюстью приходить в себя, Йошики вышел на террасу, опустился в плетёное кресло и принялся раздражённо щёлкать зажигалкой. И зачем только попытался, настроение стало ещё хуже, чем было.
Не говорить же было, что первый раз грядущую «Pink Spider» Йошики услышал даже не на записи, которую дал ему сам Хиде, а на кассете, случайно обнаруженной в музыкальном центре в одну из последних петель. Она была абсолютно безликая, подписанная коротко «демо», пианист её не помнил напрочь и, вдруг ощутив приступ любопытства, решил послушать. Качество записи оставляло желать лучшего, похоже, песню записывали где-то дома, в условиях паршивой акустики и при помощи одной гитары, но голос Хиде, родной и любимый, через треск и шум был хорошо узнаваем. И у Йошики мороз по коже пошёл, когда он услышал слова, которые он пел.
Хиде никогда не смог бы похвастаться особенно сильным и выдающимся голосом. Он обычно пел на полутонах, хрипловато и слегка приглушённо, не рискуя брать высокие ноты, к тому же, пару раз он конкретно перебарщивал с обработкой, и его голос становился каким-то механическим. Но тем не менее, даже в таких условиях было в его исполнении что-то чарующее, необычное и притягательное — по крайней мере, Йошики со своим абсолютным слухом никакого отторжения не чувствовал. Однако эту демозапись нельзя было назвать пением. Гитара звучала где-то на фоне, а Хиде шипел, хрипел и буквально плевался словами. Он словно весь сочился ядом и задыхался от ярости. А Йошики просто холодел, представляя, как Хиде при этом кривит лицо, сдвигает к переносице чёрные брови, и как сверкают его глаза из-под длинной розовой чёлки. Он видел это. И на записях, и в собственных мыслях, вспоминая их последнюю ругань в гримёрке.
Хотя, надо сказать, что были у него песни и пострашнее. Сольное творчество Хиде порой вызывало у Йошики оторопь. Ещё за пару лет до распада группы, начав параллельно сольную карьеру, Хиде записывал композиции, стилем максимально не похожие на «X». Злые, пошлые тексты, тяжёлая музыка, жуткие образы в клипах. А уж потом, окончательно вырвавшись из-под влияния Йошики, Хиде выпустил наружу всех своих внутренних демонов и ушёл в такой отрыв, что оставалось только пугаться. Теперь он сам был лидером и мог вытворять всё, что хотел, а его фантазия явно продолжала бить фонтаном и прямо по голове. И Йошики, слушая записи, нервно хватался за сигареты. Он просто не понимал, как рядом с ним Хиде может быть таким нежным, ласковым и родным, а на съёмках превращаться в дьявольское создание с жутко горящими глазами, изрыгающее в микрофон порно в стихах и готовое для зрелищности обложить полуголого себя живыми пауками. Конечно, Хиде всегда немало экспериментировал, стоило только припомнить «Scars», единственную песню, которую он полностью сам написал для группы и которую Йошики чуть было не забраковал. Он не мог сказать, что композиция ему не понравилась, нет — просто Йошики хотел, чтобы Хиде оставил эту песню для себя. Но Хиде настаивал, и пианист всё-таки сдался, её записали группой и выпустили сначала синглом, а потом и включили в альбом. Однако нынешние эксперименты уже перешли все пределы разумного.