— Ну и зачем ты приехал? Я, кажется, дал понять, что хочу побыть один.
Часы показывали десять вечера, и Йошики совершенно не обрадовался, услышав звонок в дверь и обнаружив на лестничной клетке Хиде, свалившегося, как обычно, на голову без всякого предупреждения. И пианист встал в позу, прислонившись плечом к косяку и окидывая возлюбленного делано равнодушным взглядом.
— Дал, — тихо сказал Хиде и шмыгнул носом. Глаза у него были мокрыми, мутными и покрасневшими, а кончик носа распух, он явно недавно плакал. — Но я так больше не могу, Йо… Делай что хочешь, но я не уйду, пока мы не поговорим.
Йошики фыркнул и слегка посторонился. Он знал, что Хиде не шутит, он со своим упрямством вполне способен усесться под дверью и караулить возлюбленного. А Йошики совершенно не хотелось объяснять соседям, что у них произошло.
— Входи. Уж извини, у меня слегка не прибрано, я не ждал сегодня гостей.
— Да наплевать, — устало отозвался Хиде.
Пианист провёл его в гостиную. Сев на диван, Йошики щёлкнул пультом, выключая телевизор, и аккуратно скрестил колени, указывая взглядом на место рядом с собой.
— Садись. Я тебя очень внимательно слушаю.
Йошики постарался придать голосу максимальную отстранённость. Хиде послушался его, нервно сглотнул и обхватил себя за узкие плечи, обтянутые искрящейся водолазкой.
— Ну не будь таким сердитым, прошу… — сдавленно протянул он. — Я же тебе объяснил, что произошло…
Йошики отвёл в сторону глаза и принялся скучающе крутить пальцами длинную прядь распущенных по плечам волос, всем своим видом выражая недовольство.
Пианист притворялся, что его эта вынужденная разлука совершенно не задела, но вообще-то для него самого эти две недели тоже выдались поистине ужасными. Всё валилось из рук и раздражало, Йошики не мог ни на чём сосредоточиться и плохо спал; он очень скучал без Хиде, однако никак не мог переступить через себя самого. Он всегда думал, что готов спустить возлюбленному всё, что угодно, и что никогда он не будет, как Тайджи, ревновать к каждому столбу без всяких поводов. Но от одной только мысли о том, что Хиде был с кем-то другим, внутри всё сворачивалось в колючий ком, становилось грустно и противно одновременно. И больше всего раздражало то, что Хиде не видел в этом ничего ужасного и не понимал, почему Йошики резко от него дистанцировался.
И, похоже, он решил первым сделать шаг навстречу, раз примчался к возлюбленному на ночь глядя.
— Йо, — печально продолжил Хиде, затянувшееся молчание явно ему не понравилось, — я клянусь тебе, между мной и Таском давно уже ничего нет, мы спокойно разошлись ещё до того, как я вступил в «X», и с тех пор просто дружим, всё!
Йошики скривил губы.
— Ну-ну, продолжай, очень интересно…
— Мы просто репетировали… Это было чисто для съёмок, надо же было понять, как всё будет смотреться, — жалобно протянул Хиде и отбросил за спину кое-как стянутую в хвост густую копну малиновых волос, которые спадали почти до самых колен. — И вообще, я же тебя не ревновал, когда ты в клипах с девушками целовался, хотя тоже мог бы тебе из этого скандалы устраивать каждый раз!
— Не сравнивай. Я целовался у тебя на глазах, — зло констатировал Йошики, — и ты видел, что я ничего лишнего не делал. И потом, ты прекрасно знаешь, что я не по женщинам, с чего было ревновать? А Таск парень, симпатичный, да ещё, как оказалось, у вас с ним страсть взаимная и давняя… Мне-то откуда знать, чем вы там занимались помимо того, что репетировали? Да и репетиции, судя по всему, были очень сомнительные, вы там что, напивались, заваливались в постель и лизали друг друга?
— Ну трахались мы, — устало сказал Хиде и потёр рукой лоб. — Признаюсь. Тебе от этого легче?
Йошики весь вспыхнул:
— И ты вот так спокойно мне это сообщаешь?! При том, что припёрся на ночь глядя вроде как прощения просить и говорить, что ни черта это не измена?!
Гневно фыркнув, Йошики принялся дёргать воротник своей рубашки, стараясь справиться с возмущением. Хиде в очередной раз хлюпнул распухшим носом и опустил глаза.
— Знаешь, Хиде, я и вправду могу простить тебе очень многое. Я могу закрывать глаза на твоё пьянство, на манеру подшучивать над всеми, на то, что ты иногда бываешь просто несносным, на то, что именно мне приходится объясняться с персоналом баров, когда ты напиваешься и лезешь драться ко всем, — хмуро сказал Йошики наконец. — Идеальных людей не бывает, я и сам далеко не образец для подражания, чего уж говорить, тебе тоже наверняка приходится мириться с моими недостатками, хоть ты и помалкиваешь. Но измена… Я от тебя этого просто не ожидал.
— И что же нам делать? — тихо спросил Хиде. — Расстаться? Мне уйти из группы?
Лицо его приобрело совершенно несчастное выражение ребёнка, который видит, что взрослый на него сердится, но совершенно не понимает, за что его наказывают.
— Ещё чего удумал, — разозлился Йошики. — Кто же тебя отпустит. Про группу я ничего тебе не говорю. А вот что с нашими отношениями теперь будет, я не знаю.
Он слегка раздражённо мотнул головой. Отвернувшись, пианист упустил тот момент, когда Хиде пододвинулся поближе к нему и взял ладони в свои.
— Йо. Ты же сам не хочешь дальше на меня злиться, — вкрадчиво сказал он, сжимая тонкие пальцы с аккуратно покрытыми бордовым лаком ногтями и сплетая их со своими. — Я ведь могу не послушать твои «не отпущу» и уйти из «X», исчезнуть из твоей жизни, если для тебя это настолько невыносимо. Какой мне смысл оставаться, если ты со мной даже не разговариваешь? Но ты подумай, что будет тогда с группой. Нового гитариста ты сразу не найдёшь, вся работа прахом пойдёт. И получится, что из-за наших с тобой глупостей пострадают и остальные. Это очень эгоистично, ты так не думаешь?
Поднеся тонкую ладонь к губам, Хиде легонько поцеловал выступающие костяшки и улыбнулся, явно почувствовав, как Йошики дёрнулся.
Вот ведь манипулятор. Знает, куда бить, чтобы Йошики занервничал. Хиде же явно понял, что он на правильном пути, хмыкнул и потянулся к нему, сгребая в объятия. Не успев даже охнуть, Йошики оказался прижатым к дивану; Хиде ловко уселся на него сверху, придавливая коленями бёдра, и хитро прищурился. Он в момент растерял куда-то всю свою робость и слезливость — карие глаза как-то нехорошо заблестели, губы скривились в ухмылке. И пианист густо сглотнул. Такое выражение лица Хиде ничего хорошего не сулило, с подобным он обычно красовался в своих жутких сольных клипах. Демон.
— Отвяжись, — бессильно выплюнул Йошики, свирепо сверкая глазами из-под растрепавшихся рыжих волос. — Нечего мне тут рожи корчить, не напугаешь, я тебя не прощу, ясно? И я не в настроении сейчас с тобой трахаться!
— Ой-ой, — Хиде недобро усмехнулся. — Знаешь, принцесса, твои злые глаза просто прекрасны. А если ты трахаться не хочешь, — он наклонился, лизнул щёку кончиком языка и вжался в пах, — то что это такое упирается мне в задницу, а?
Чувствуя, как пианист яростно завозился, пытаясь скинуть его с себя, Хиде заткнул ему рот поцелуем. Йошики сопротивлялся, упрямо сжимал губы и отворачивал в сторону голову, Хиде, тихо шипя, тянул его за волосы, стараясь удержать на одном месте. Свободной рукой он нащупал воротник рубашки и, сжав его, с силой рванул вниз. Тонкая полупрозрачная ткань с громким треском порвалась, мелкие пуговки рассыпались по полу и по дивану. А Хиде усмехнулся, услышав, как Йошики зло рыкнул, отлепился от губ и вцепился в шею; он то целовал, то кусал мягкую кожу, тут же зализывая языком получившиеся пятнышки.
— Слезь с меня, сказал! — в обычно спокойном голосе уже появились непривычные истерические нотки, Йошики извивался всем телом и отпихивался руками, но Хиде не обращал на это никакого внимания. — Отпусти! Придурок, ты соображаешь, что ты делаешь?! Это уже изнасилование!
— Да что ты, — прошептал ему в шею Хиде, дразняще нажимая ладонью на живот; когда он запустил руку за тугую резинку, пианист вскрикнул и прогнулся всем телом. — Йо, а как можно изнасиловать того, кто сам хочет? Я же вижу, что у тебя стояк. И мы оба знаем, как тебе без меня плохо.