***
В Токио двадцать седьмого апреля, как и обычно, вернулись вдвоём. Для Йошики мотаться туда в каждой петле уже стало в каком-то роде традицией. Только теперь они даже толком не обсуждали эту идею — Йошики согласился, едва Хиде заговорил, что хочет слетать домой на пару недель, чтобы закончить свои дела и повидать родных, и спросил возлюбленного, не хочет ли он составить компанию. Пианист решил, что как бы там ни было, он ни за что больше не оставит Хиде одного и глаз с него не спустит. Если Йошики останется в Лос-Анджелесе, он точно сойдёт с ума от беспокойства быстрее, чем наступит злосчастное второе мая.
Но в этот раз Йошики не собирался сидеть тихо и мирно заниматься своими делами, пока Хиде бегает по записям; нет, у него были собственные большие планы. Состояли они в том, чтобы в выходной вместо прогулки схватить возлюбленного в охапку и на пару дней увезти его в какую-нибудь маленькую гостиницу, расположенную на горячих источниках, подальше от Токио. Пианист думал, что это могло бы быть неплохим способом помочь ему успокоиться, окончательно избавиться от остатков напряжения между ними и заодно привести в порядок собственные нервы, порушенные напрочь бесконечным переживанием кошмара.
Хиде, услышав эти далекоидущие планы, вначале отказался наотрез.
— Прости, принцесса, но ни за что на свете, — слегка смущённо сказал он, почёсывая затылок. — Ты прекрасно знаешь, я не хожу по местам, где требуется раздеваться перед посторонними людьми. Даже ради тебя…
Йошики только головой покачал. Да, ни для кого из знакомых не было секретом, что у Хиде какие-то совершенно жуткие комплексы по части собственной фигуры. Из-за этого он почти никогда не показывался даже в футболках, предпочитая одежду с длинными рукавами и закрытыми воротниками. Это даже удивляло немного: он ведь давно уже не тихий закомплексованный школьник, которого обижают и дразнят сверстники, а очень привлекательный молодой мужчина, рок-звезда с огромным количеством поклонников, но воспоминания о трудном детстве и терроре со стороны одноклассников за полноту живучи и так и не дают ему покоя. И справиться с этим не получалось, не помогали никакие уверения Йошики и окружающих в том, что Хиде замечательно выглядит и что ему абсолютно нечего стесняться. Нет и всё, никакой обнажёнки на сцене и никаких купаний в горячих источниках. И не сдвинешь его никак.
— А мы с тобой поедем в такое место, где нам никто не будет мешать, — протянул Йошики, решив переупрямить его и добиться своего. — Я знаю одну хорошую гостиницу с приватными онсенами. И тебе не придётся раздеваться ни перед кем, кроме меня. Меня же ты не стесняешься?
Хиде улыбнулся и отложил в сторону гитару.
— Йо, я сам себя иногда стесняюсь, ты о чём? Знаешь, я в этом плане всегда тебе завидовал, что ты можешь преспокойно без одежды позировать и на сцену выходить. Я так не могу. Просто психологически не могу, понимаешь?
— Понимаю, поэтому я особо и не настаивал на том, чтобы ты раздевался, — пианист только вздохнул. — Но меня-то чего бояться? Мы же живём вместе, я всё равно видел тебя без одежды. И я тебе сто раз говорил, у тебя нормальное тело, красивое, стесняться тут нечего.
Хиде упрямо мотнул головой, пряча глаза за длинной чёлкой.
— Ну давай, — Йошики заискивающе улыбнулся и сложил ладони. — Полечим заодно твоё плечо, оно же наверняка болит после записей и самолёта… И просто представь, два-три дня тишины и созерцания природы, ну неужели тебе не хочется?
Он долго ещё уговаривал возлюбленного и в конце концов победил, Хиде всё-таки сдался под таким натиском. Хотя он явно всё ещё недоумевал, с чего Йошики вдруг так упёрся именно в такой вид отдыха.
— Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь… — устало пробормотал Хиде в итоге и снова взялся за гитару. Йошики погладил его по волосам и, потянувшись вперёд, поцеловал в скулу.
— Хиде, успокойся и доверься мне.
Хаконе, чуть больше часа езды на скоростном поезде из Токио — и кажется, будто в другой мир попадаешь; хоть и оживлённый курорт, а всё же вокруг ощутимо тише и спокойней, не так шумно, как в мегаполисе. Не очень яркое ещё утреннее солнце приятно пригревало, его мягкий свет стелился по небольшим торговым улочкам, разбегавшимся в разные стороны. День обещал быть ясным и тёплым, Йошики даже, выйдя из терминала станции, расстегнул кожаную куртку и краем глаза посмотрел на возлюбленного. Хиде смешно щурился, как котёнок, и каждую секунду дёргал накинутый на голову капюшон огромной белой толстовки — прятал под ним слишком приметные малиновые волосы.
— Здесь всё здорово изменилось… — поймав удивлённый взгляд Хиде, Йошики улыбнулся и поправил модные очки на носу. — Я здесь был один раз. Лет так… Двадцать назад, или даже больше. Мама как-то привезла меня сюда во время школьных каникул, хотела полечить мою астму.
— Помогло? — Хиде улыбнулся и, сжав кончики его пальцев, потянул вперёд.
Йошики слегка повёл плечом.
— Ну, как ни странно, приступов с того времени всё-таки меньше стало, и не такие они мощные теперь… Хотя до конца я, конечно, так и не вылечился.
— Да я помню, как ты задыхался и в обморок падал после некоторых песен, — Хиде покачал головой. — Жуткое было зрелище. И при этом ты ухитрялся делать всё, чтобы это выглядело очередным твоим актёрством, будто так и задумано. И тебе это удавалось.
— Нельзя же было пугать поклонников, приходилось выкручиваться.
Йошики и сам вздрагивал, когда вспоминал те времена. В обычное время его приступы удушья и кашля и вправду сошли почти на нет, а вот на концертах это случалось сплошь и рядом. Бывало такое, что после особо быстрых и ритмичных песен из репертуара он просто начинал задыхаться и падал плашмя из-за своей ударной установки, частенько ещё и обрушив на себя барабаны. Йошики почти терял сознание, ползал в полуобмороке по сцене, хрипел и хватал воздух ртом, он чувствовал себя так, будто истекает кровью из каждой точки, умирает. Но он отчаянно цеплялся за свою жизнь; в конце концов на сцену выскакивали ассистенты, поднимали его, буквально на руках тащили в гримёрку и откачивали при помощи кислородного баллона. Только тогда Йошики кое-как приходил в себя и мог играть дальше. И уж если Хиде говорит, что это была жуть, значит, зрелище и вправду было весьма и весьма неприятное.
— В детстве было ещё хуже, я задыхался от всего подряд, — Йошики покачал головой. — Не знаю уж, источники мне помогли или что-то ещё, но в любом случае, я рад, что этого больше не происходит. Может, и у тебя плечо пройдёт.
— Не пройдёт, — Хиде обречённо улыбнулся. — А если даже пройдёт, то опять травмируется на следующий же день, я ведь постоянно гитару на ремне держу. Из этого круга не вырвешься, только совсем прекращать играть, но это не мой вариант. А так можно лишь облегчать боль регулярным массажем.
— Если бы ты мне позволял, я бы тебе хоть каждый день этот массаж делал. Но ты же не даёшься, — слегка сердито протянул пианист и хитро глянул на него краем глаза. — Сегодня даже не вздумай отнекиваться.
Хиде ответил ему кривоватой улыбкой.
— Не буду. Я же помню, зачем мы сюда приехали.
До гостиницы было десять минут неспешным шагом, и даже такого короткого времени вполне хватило, чтобы надышаться влажным воздухом и полюбоваться местными красотами. Рёкан находился в стороне от улиц, на небольшом возвышении, куда вела довольно длинная лестница. На ресепшен их встретила приятная молодая женщина в чёрной юкате, она же потом проводила до номера на третьем этаже и мягким грудным голосом спросила, во сколько будет удобно завтракать и ужинать и когда следует раскладывать футон. Получив ответы на свои вопросы, кивнула, попросила, если что, тут же обращаться на стойку регистрации и, пожелав приятного отдыха, удалилась.
Номер был просторный, из двух комнат, оформленный в традиционном стиле: стены, обитые деревом, низкая светлая мебель, столик, несколько кресел и диван. Всё это было наполнено каким-то приглушённым, мягким желтоватым светом. Лёгкие раздвижные двери из гостиной вели на небольшую террасу, с которой открывался вид на гору Фуджи. Здесь тоже стоял маленький столик и пара удобных кресел, а сбоку, за полупрозрачной перегородкой, возвышалась прямоугольная деревянная ванна, в неё из маленького фонтанчика на стене с умиротворяющим журчанием текла дымящаяся вода. Высунувшись на секунду наружу, Йошики с наслаждением вдохнул свежий воздух, от которого почти сразу начинала кружиться голова.