Йошики тихонько скрипнул зубами и закатил глаза. Очередная ночь на двадцать шестое апреля. Опять всё с самого начала.
В какой момент Йошики понял, что он каким-то невероятным образом угодил в некий закольцованный период времени? Ему хватило трёх смертей Хиде и своих собственных. Всё повторялось из раза в раз: он просыпался ночью или утром двадцать шестого апреля, позволял Хиде улететь в Токио на следующий день, в ночь на второе мая Хиде погибал, а Йошики спустя несколько дней кончал жизнь самоубийством… И опять просыпался дома.
Когда это случилось впервые, Йошики, ещё не понимая толком, что произошло, и считая это ночным кошмаром, позволил Хиде улететь — и всё повторилось в точности. Во второй раз Йошики попытался что-то изменить: он более настойчиво постарался отговорить Хиде от поездки, но тот внезапно вспылил, обиделся и всё равно умчался и погиб. В третий пианист попросил его каждый вечер звонить и сообщать о своих делах, чтобы Йошики мог убедиться, что всё в порядке и что он не пьян. Хиде недоуменно пожал плечами и согласился, и он выполнил обещание, с восторгом делился с возлюбленным хорошими новостями всю неделю, даже вечером накануне трагедии — и в ночь на второе мая, как по расписанию, повесился на всё том же полотенце.
Это походило на смертоносную карусель. Если бы у Йошики спросили, каким он представляет себе ад — он бы именно это и описал. Бесконечное повторение кошмара, жизнь на бомбе замедленного действия. И самое страшное в том, что ты знаешь, когда именно она рванёт, но не можешь предотвратить взрыв, что бы ты ни делал. Можешь только замереть в ожидании беды.
Йошики не знал, как это произошло и почему. Не хотел знать и думать. Думал он лишь о том, как же всё-таки может предотвратить смерть Хиде и что ему для этого нужно поменять.
Сегодня всё начиналось, как обычно. Вот только рука в этот раз болела по-настоящему, как после только что отыгранного концерта. Уже не так сильно, но её ощутимо тянуло и дёргало, будто она вся была покрыта огромными синяками, плечо буквально выкручивало. Кривясь, Йошики медленно сел и принялся растирать ладонью больное место, продавливать пальцами, массировать. Бесполезно, в таких случаях может помочь только обезболивающее, и то не всегда.
— Йо, ты чего вскочил?
Хиде незаметно вернулся в спальню, его голос в тишине спальни прозвучал как выстрел, Йошики подскочил и повернул к нему голову.
— Фу, напугал, — выдохнул он и мотнул головой, скрывая лицо за длинными растрёпанными волосами. — Когда ты уже избавишься от привычки подкрадываться ко мне, как маньяк?
— Ну прости, прости, я не хотел. Всё время забываю, какой ты у нас чувствительный.
Хиде кинул на прикроватный столик сигаретную пачку и забрался на постель. Йошики вздрогнул, почувствовав, как он легонько тронул спину кончиками пальцев.
— Рука опять болит?
— Немного, — покривил душой Йошики и глянул на него через плечо. — Всё в порядке, ложись.
— Врёшь, как всегда? — Хиде сузил глаза и, перехватив его пальцы, отвёл их в сторону. — Знаю я твоё «в порядке». Оно расшифровывается как «мне жутко больно, но я буду молчать, кривиться и скрипеть зубами, чтобы все видели, как я страдаю». Ну-ка, дай я.
Йошики тяжело вздохнул и слегка запрокинул голову. Прохладные пальцы лёгким прикосновением скользнули по руке вниз, осторожно перехватили тонкое запястье, переворачивая ладонью вверх, и стали бережно разминать кисть. Двигаясь обратно вверх, они ловко находили все чувствительные точки. Йошики не мог бы сказать, что боль окончательно затихала от этого, но, определённо, становилось немного легче. Продолжая массировать руку, Хиде потянулся к нему и прижался губами к впадинке под ухом, прихватывая тёплую кожу. Так нежно, мягко. Едва уловимыми поцелуями он «стёк» к больному плечу, помогая себе пальцами. Его дыхание щекотало кожу, Йошики тихонько выдохнул и прикрыл глаза.
— Всё хорошо? — тихо спросил Хиде, проведя кончиком носа по его шее и уткнувшись в волосы. — Не больно? Ты так дышишь тяжело…
— Нет-нет, уже гораздо лучше, — Йошики улыбнулся краем рта. Он почти не лукавил, рука и плечо и впрямь болели намного меньше, Хиде знал все его чувствительные точки, понимал, где надо погладить, а где слегка надавить, чтобы унять боль. — Спасибо. В следующий раз будет моя очередь тебе плечо разминать, когда оно заболит. Правда, я об этом наверняка опять узнаю последним или не узнаю вообще…
— Естественно, — Хиде усмехнулся. — Буду я тебе о болячках ещё рассказывать. Ты со своими сначала разберись, а я и сам вполне могу привести себя в чувство, в отличие от тебя.
Йошики только вздохнул. Хиде и сам очень часто мучился от болей в плечевой мышце — известный факт, что это профессиональная болезнь почти всех гитаристов из-за ремня. Но Хиде не особо-то давал о себе заботиться — он никогда никому не говорил, что у него где-то болит. Больше всего на свете Хиде боялся показать себя слабым и немощным. Даже раньше, во время туров, когда ему начинало выкручивать плечо, он просто брал полотенце, рысил в ванную, запирался там и сам разминал больной сустав. Причём проделывал это настолько тихо, что если подобное случалось посреди ночи, то Йошики, спавший с ним в одной постели, об этом узнавал только утром, когда Хиде уже был в порядке и не нуждался в его помощи.
— Я всё-таки выпью обезболивающее. А то, боюсь, завтра ты уедешь, а рука опять разболится в полную силу…
— Ну конечно, — Хиде пожал плечами, осторожно выпустил его и плюхнулся на подушку, тут же закрывая глаза.
Когда Йошики, держа в руке маленькую баночку с таблетками, вернулся в спальню, Хиде уже задремал, свернувшись в клубок на своей половине кровати. Улыбнувшись такому милому зрелищу, Йошики поставил банку на столик и улёгся, подтягивая к себе одеяло. Но не успел он закрыть глаза, как рядом началось шевеление, и на ухе опять почувствовалось горячее дыхание.
— Йо… — Хиде тихо выдохнул и легонько прихватил его мочку.
— М?
— Слушай, а я тебе говорил, что люблю тебя больше всего на свете?
— Говорил, — полусонно отозвался Йошики. — Я тоже тебя люблю, но если ты таким образом намекаешь на секс, то я немного не в настроении… Рука болит.
— Хорошо, что не голова. А то я удивился бы, что ты пользуешься такими тупыми отговорками.
Хиде осторожно потянул его за плечо, переворачивая на спину. Уселся ему на бёдра и наклонился, осыпая поцелуями лицо и шею.
— Моя принцесса, ну давай разочек, я хочу тебя…
— Хиде, четыре утра… — простонал Йошики, вяло пытаясь увернуться от него. — У тебя запись сегодня, опять будешь засыпать на ней…
— Да плевать на запись, она никуда не убежит, — Хиде прижался к нему и опять легонько прихватил губы. — Да и вообще, может, я хочу послать всё куда подальше и побыть дома, с тобой!
Это прозвучало уже странно. Йошики открыл глаза и посмотрел ему в лицо. Хиде весь трепетал, он раскраснелся, светло-карие глаза лихорадочно поблёскивали из-под длинной чёлки. Йошики усмехнулся и, протянув руку, зарылся ей в растрёпанные малиновые волосы.
— Ты так возбудился просто от того, что делал мне массаж?
— Да мне одного твоего вида без майки хватает, — в ответ Йошики саркастично поднял брови и хмыкнул, — любитель стриптиза на ровном месте. Как будто ты этого не знаешь.
— Знаю. Слишком хорошо помню, как ты постоянно прикрывал стояк гитарой.
— Не смешно, — Хиде насупился. — Попробовал бы сам поиграть в таком состоянии.
Йошики ущипнул его за щёку и ядовито сказал:
— А я и играл с зудящей задницей, после того, как ты меня зажимал в гримёрке в перерыве каждый раз. Забыл уже?
Хиде состроил обиженную гримасу и потёрся щекой о его ладонь. Казалось, что он сейчас замурлыкает, как кот. Такой Хиде всегда вызывал у Йошики какой-то внезапный укол нежности; очень хотелось обнять его, прижать к себе посильнее и больше не отпускать.
Йошики всё же улыбнулся и легонько потянул его за волосы.
— Иди ко мне, чудо.
Явно воодушевлённый гитарист с готовностью наклонился, запечатлевая на губах новый поцелуй, уже более смелый и настойчивый. Подмяв под себя хрупкого Йошики, улёгшись на него и вжавшись всем телом, Хиде буквально впился в приоткрытый рот, раздвигая языком губы, вылизывая их и углубляя прикосновение. Йошики слегка прогнулся в спине, чтобы прижаться к нему теснее, и обхватил обеими ладонями лицо, убирая защекотавшую нос длинную чёлку. Пианист так увлёкся этим поцелуем, что даже не сразу заметил, как руки возлюбленного начали лихорадочную возню внизу тела, пытаясь стянуть пижамные брюки; лишь когда Хиде стал откровенно тискать ладонями его бёдра, Йошики выдохнул и запрокинул голову на подушку. Чем Хиде тут же и воспользовался, вцепившись в так удачно подставленную шею, стремясь заклеймить каждый миллиметр. В этих движениях чувствовались отголоски какой-то ярости, они и вправду напоминали те моменты, когда в перерывах между частями концерта Хиде довольно грубо брал лидера у стены в гримёрке, просто внаглую зажимал, обцеловывал, размазывая помаду, и раздвигал коленом ноги. А Йошики сопротивлялся, но вяло, остановить Хиде в такие моменты не представлялось ему возможным. Что уж говорить, Хиде был гораздо сильнее его физически и обездвиживал одним лёгким придавливанием к стенке. И оставшуюся часть концерта Йошики сидел за барабанами как на иголках, стараясь не кривиться и надеясь, что никто не заметит его искусанную в кровь шею. Хорошо хоть у него тогда были очень длинные, почти до пояса, волосы, которые хорошо прикрывали следы страсти. Сейчас всё это вспоминалось как нечто весёлое, а вот конкретно тогда Йошики было совсем даже не весело от этого грязного секса впопыхах.