При этих словах лицо Нати на мгновение болезненно исказилось.
- Благодарю, ваше высочество, - едва слышно проговорила она, потупившись.
Тебе, досточтимый слушатель мой, верно, кажется удивительным, что Чезаре Борджиа, ужасный Чезаре Борджиа, каким мы его знаем, тот самый, кто вырезал все население не желавшей сдаваться Капуи, тот самый, кто велел поместить кардинала Сфорца в ящик с нечистотами, кто прославился своей жестокостью - что именно этот человек внезапно принял участие в каком-то васконце, бродячем циркаче.
Но не спеши удивляться, учти так же и то, что циркач был противником Чезаре в борцовском поединке, а к таковым Эль Валентино всегда относился с каким-то старомодным рыцарским уважением. Кроме того, участие в судьбе несчастного ничего не стоило герцогу, но меж тем позволяло больше узнать о так заинтересовавшей его танцовщице.
И когда девушка удалилась, Эль Валентино продолжал думать о тех странностях, которые он заметил в ней - еще раньше, еще на ярмарке у аббатства. Когда она танцевала, говорила со своими друзьями, она была обычной женщиной, и ничто бы в ней не привлекло внимание. Но порой в ней словно проступала другая личина - так было, когда она упомянула Бокаччо, когда она вывела следствие из двух посылок, и тем более ярко это проявилось, когда она говорила о своем заключенном сотоварище. Личина, чужая и чуждая, проступила в бродячей танцовщице, и Чезаре, всегда внимательный ко всему и всем окружающим, тотчас это уловил. Именно потому он и велел юному слуге обследовать девушку, дабы раскрыть ее истинную природу, буде таковая отличаться от обыкновенной женской. Но увы, нагота Нативидад оказалась обыкновенной женской наготой, и физическая природа ее была обыкновенной, женской. И все же Чезаре готов был поклясться, что в некоторые моменты обычную бродячую танцовщицу подменяет совсем иное существо - гораздо более образованное и возможно даже возросшее в ином мире, в иных условиях, с иными людьми. Это чуждое существо словно спало в теле девушки, иногда просыпаясь и беря власть в над нею.
Король Иоанн удивился просьбе своего зятя, однако рассказ о борцовском поединке убедил его, так что суд был отложен, и собратьям васконца по ремеслу дозволено было навещать его в тюрьме.
- Подобные суды, брат мой, подлежат юрисдикции не короля, но совета, - заметил Иоанн, когда Чезаре поблагодарил его за такое одолжение. - Я могу перенести заседание, но и король тут лишь первый среди равных и не может преступать закона. Вершить правосудие в данном случае будут судьи.
Итак, в день, когда сухая прохладная погода сменилась обычными зимними дождями, состоялся суд. Однако на суде все повернулось совсем не так, как ожидала Нати, и не так, как ожидал сам Чезаре. Чуть в стороне от обвинителя, в таком же кресле, в каком восседали и судьи, сидел сухощавый немолодой монах в облачении доминиканского ордена. В заседании он участия не принимал вовсе и, казалось, подремывал все время, пока выступал обвинители и его свидетели. И только когда отказавшийся от адвоката Джермо начал свою защитительную речь, веки монаха дрогнули и он взглянул на обвиняемого. И чем дольше и убедительнее говорил Джермо о том, что его обуял гнев, что он не сознавал, что творит, тем более острым и пристальным делался взгляд монаха.
После того, как прения закончились, судьи объявили, что им нужно время для того, чтобы вынести справедливое решение. И удалились, сопровождаемые тем самым доминиканцем.
Приговор был неожиданно мягок, но странен - Джермо изгоняли из Наварры и под угрозой смертной казни запрещали пребывание в ее границах. Чезаре, не присутствовавший на суде, похолодел, когда узнал о приговоре.
- Ступай и приведи ко мне этих актеров. Немедленно! - рявкнул он так, что Хуанито аркебузной пулей вылетел исполнять приказание.
Но актеры исчезли. Не было ни пестрой кибитки, ни гнедого мула. В отведенном им закутке у старого хлева Хуанито нашел только танцовщицу Нати и паренька по имени Берт, того самого, что в миракле играл мастера витражей. Девушка лежала в жару и полубреду, а парнишка сидел рядом и наигрывал на рожке что-то до того печальное, что у Хуанито тягостно заныло то ли на сердце, то ли в животе. Остальных, как и кибитки, простыл и след.
- Они поехали вслед Джермо, - спокойно пояснил Берт. - А мы, как только Нати поправится, двинем следом.
Хуанито, который знал прекрасно, чем грозит неисполнение приказаний Чезаре Борджиа, не говоря ни слова, подхватил девушку на руки и потащил в покои своего сеньора. Берт сунул рожок за пазуху и двинулся следом.
- Ваше высочество, вот, только двое, - Хуанито постарался поставить девушку на ноги, но она осела на пол.
- Твои усилия ни к чему не привели, - зло бросил Чезаре, не глядя на пытающуюся встать Нати. Ее спутник оставался безучастным, и по его взгляду Эль Валентино понял, что тот все прекрасно знает и понимает.
- Вашего приятеля вывезли в границе Наварры. Верно, они направились прямо по западной дороге?
- Кажется… да, ваше высочество, - прошептала Нати. - Урзе говорил про запад. У меня неожиданно открылся жар, они оставили меня и Лисенка здесь…
- К вашему счастью, - бросил Чезаре. - Дорога на запад ведет к Логроньо. А если верить секретарю, присутствовавший на суде монах был из тамошнего трибунала Супремы. Он же заметил, что деяния, совершенные, как сказал ваш васконец, под влиянием гневного ослепления, вдохновлены из преисподней, а потому подлежат суду святой инквизиции.
Нати воззрилась на него с ужасом.
- Видишь, очень удачно и вовремя у тебя открылся жар, - мурлыкнул Лисенок.
- Вы… вы хотите сказать, что едва он окажется вне Наварры, его сцапают? - не слушая его, воскликнула Нати.
- Вот именно. И вместе с ним, скорее всего, возьмут под стражу остальных. Как пособников. Да и… отцы инквизиторы не жалуют актерскую братию, - бросил Чезаре и отвернулся. Как-то нелепо и неожиданно эти бродяги вплелись в его жизнь.
- Но почему?! - крикнула Нати. Шатаясь, она поднялась на ноги. Чезаре уселся у стола и концом сапога указал на табурет.
- Сядь там.
- Почему, ваше высочество? - уже тише спросила Нати, сев. - Почему из-за бедного бродячего актера столько шуму? Он что, важная птица? Он никому не причинял зла и никому не мешал - во всяком случае, не настолько, чтобы за ним посылать инквизитора, устраивать такой приговор, а потом тащить его в тюрьму в другом государстве.
- Конечно, ваш Джермо тут не при чем, - отозвался Чезаре. - Он просто очень удачно попался. Весь этот спектакль нацелен на короля. - Он внезапно замолчал, вспомнив, что свое знакомство с осужденным силачом открыто продемонстрировал всему двору и толпе зевак.
- Если ничтожному актеру будет позволено высказаться, - вмешался паренек, которого Нати назвала Лисенком. - Такие спектакли обычно проводятся с ведома и разрешения королей. - Лисенок выразительно поднял бровь и в упор взглянул на Чезаре. “Этот спектакль был для меня”. Чезаре вдруг воочию увидел тот душный трюм, в котором его везли в Испанию - связанным, почти без еды. В нос ударил запах затхлой воды, крыс и гнилой солонины. А потом перед ним возникло лицо кардинала Сиснероса, того самого, что готовился сменить скоропостижно скончавшегося Десу. Лицо у кардинала было узкое, как лезвие ножа, с выступающим носом. Он приходил в маленькую камеру замка Ла-Мота, где держали Чезаре, и говорил - тихо, чуть пришепетывая. У него была манера чуть причмокивать губами в паузах разговора. С этим причмокиванием Сиснерос говорил об атеизме и материализме, в которых инквизиция обвиняла Чезаре. И в маленьких глазках Сиснероса вспыхивало особого рода сладострастие - сладострастие смерти.
Чезаре сморгнул, избавляясь от этого видения.
- Хуанито, устрой их в своей комнате, - махнул он рукой. - Сам будешь спать в приемном покое, там диван мягче.
Сопровождаемые слугой, все еще недоумевающим по поводу такой доброты господина, актеры ушли. Чезаре облокотился на стол, в который уже раз оглядел карту. Вот этот пятачок, крохотный кусочек земли, на котором он свободен. Где он может быть настоящим собой - полководцем, человеком, влияющим на политику. Сильным мира сего.