- Твои кавалеристы показали себя как нельзя лучше, - говорил Борджиа капитану. - Я уже рассказал о том королю и сегодня вечером, когда мы будем пить за победу, я повторю это перед всеми. Хуанито, мыться мне! - бросил он. Нужды в этом не было - Хуанито уже убежал готовить все необходимое.
- А теперь иди отдыхать и передай своим солдатам, что для меня честь идти в бой с такими молодцами, - Борджиа огляделся и заметил блюдо с гранатами. - Как кстати! Угощайся, мой добрый друг, - радушно бросил он и с помощью подбежавшего Хуанито принялся стаскивать грязную, забрызганную темным кирасу.
- Большая честь, ваше высочество, - пробормотал капитан, сграбастывая гранат. Фруктовый ножик в его руках был как детская игрушка. Разрезанный, гранат лопнул, обнажив багряную зернистую мякоть. - Пойду я, с вашего дозволения.
- Отдыхай, храбрый капитан. Вечером увидимся за королевским столом. Ты заслужил эту честь.
Но капитану кавалеристов не суждено было появиться за королевским столом. Вечером у него началась тошнота и нестерпимые желудочные колики.
Вид Борджиа, ворвавшегося в свои покои после этого известия, способен был напугать кого угодно. Взгляд его заметался по террасе, он нырнул во внутренний покой, осмотрел его, вернулся - и тут глаза его остановились на блюде с гранатами.
- Кто принес это? - спросил Эль Валентино - тихим-тихим голосом, но так, что у Нати мороз подрал по коже. А Хуанито, к которому и был обращен вопрос, задрожал как осиновый лист.
- Слуга… королевский слуга… я его прежде не видел, - проблеял он, когда Эль Валентино сгреб его за грудки. - Сказал, что это для моего господина от его величества… для вас, то есть…
Борджиа отшвырнул его прочь, бросился на кушетку и прикрыл глаза.
- Кто еще был в комнате, когда он это принес? - голос его был ненатурально сонным.
- Я, ваша милость, - почти прошептала Нати. Во взгляде, который бросил на нее Хуанито, испуг мешался с благодарностью. - Все было так, как сказал ваш слуга.
Борджиа испустил долгий тяжелый вздох, будто намеревался выдохнуть весь имеющийся в легких воздух.
- Счастье, что они не знали, что вы не любите гранаты, - пробормотал Хуанито, осторожно присаживаясь у ног господина и принимаясь стягивать его сапоги.
- Да уж… - глухо отозвался Чезаре. Нати же при этих словах показалось, что мысль ее пришпорили, будто норовистую лошадь, и эта мысль понеслась вскачь.
- Не факт, что именно вы были целью, ваше высочество, - неожиданно для себя сказала Нати. И замерла от испуга - Борджиа рывком поднялся и сел на кушетке.
- Все вон, - бросил он, схватив девушку за руку и стискивая так, что Нати вскрикнула от боли.
Хуанито почти бегом выбежал из комнаты, за ним не спеша вышел Лисенок.
- Кто? - герцог схватил обе руки Нати в свои. - Кто это сделал? У капитана все признаки отравления. А ел он перед тем вот эти гранаты.
- Я не знаю, кто это сделал, - испуг Нати куда-то исчез. Теперь она твердо смотрела в горящие нечеловеческой яростью глаза Чезаре. - Могу лишь предполагать. Если они выбрали фрукт со столь плотной кожурой, отравить который надо еще постараться, значит, тщательно готовились. И уж привычки ваши должны были изучить первым делом. Как и то, что ваш слуга не принял бы угощение ни от кого, кроме человека короля.
Эль Валентино кивнул.
- Целью был любой, кто зайдет в ваши покои и получит отравленный фрукт из ваших рук.
- Из рук Борджиа, отродья самого дьявола, - отозвался Чезаре. Из него словно выкачали кровь, руки бессильно легли на колени. - Кто бы ни пострадал - слухи расползаются быстро, особенно если им в этом помочь. А уж тем более капитан… кто пойдет за полководцем-отравителем?
- Is fecit cui prodest,(1) - тихо сказала Нати. И осторожно взяла руку сидящего рядом мужчины в свои.
- А ведь ты мне солгала, - так же тихо отозвался Чезаре. Движения Нати он словно не заметил. - Не было никакого отца-еврея, ученого, пострадавшего от Супремы. Не изучают евреи римское право. Скажи мне правду.
Вторая его рука потянулась к щеке Нати, провела по ней, скользнула по губам, подбородку и уверенно легла на горло девушки.
- Скажи… правду, - почти прошептал Чезаре, подвинувшись к ней близко-близко, так что Нати ощутила на виске его дыхание. И ладонь на ее горле чуть заметно сжалась.
- Я не могу это…
- Правду! - Сильная рука стиснула ее горло так, что она едва могла проталкивать в легкие крохотные порции воздуха.
- Вы мне все равно не поверите!.. - отчаянно выхрипнула Нати. Рука чуть разжалась. И повинуясь вперившимся в нее светлым, как раскаленный металл, глазам, Нати начала рассказывать - реальности мешались в ее рассказе, там была и перевернувшаясь на дороге в Памплону повозка, из-под которой ее вытащили, и университет, и Карлос Аранья с его поездкой, и раздвоение сознания, не могущего уяснить для себя, чье же оно в конце концов - бедной танцовщицы-марранки или американского студента-юриста.
- Ну что ж, такое сочинить трудно. Но ты была права, - прервал ее Борджиа, и пальцы его снова стиснулись на ее горле. - Я не верю тебе.
- Макиавелли!.. - в последней отчаянной попытке убедить его Нати почти выкрикнула это имя. - Макиавелли напишет трактат о власти, о методах ее захвата и способах удержать власть…
- Откуда ты можешь это знать? - почти прорычал Чезаре. - Он делился со мной под большим секретом своими идеями, хотел написать “De Principatibus”, “О княжествах”
- Он назовет его “Государь”(2), - ответила Нати. Она вдруг вспомнила почти дословно лекцию по политологии. - Назовет в честь… и в память вашего высочества.
Рука, стискивавшая ее горло, разжалась.
- В память? В память… И когда это будет? - спросил Чезаре одними губами. И Нати поняла, что имеет он в виду совсем не дату издания “Государя”.
- Не знаю, - честно призналась она. - Мы не изучали историю настолько подробно, чтобы заучивать даты таких… - она спохватилась, что это прозвучит грубо и пренебрежительно, - даты таких далеких времен.
- Далеких времен? - усмехнулся Чезаре. Он отпустил ее и, как ни в чем не бывало, улегся на кушетку, вытянув ноги и закинув руки за голову. - И когда же ты все это изучала?
- В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, - пробормотала Нати. Улыбка Чезаре стала шире.
- Стало быть, до времен, когда женщины будут изучать римское право, я все-таки не доживу, - с преувеличенным облегчением сказал он. - И на том спасибо.
- У нас женщин на курсе… не было. - Наконец она сказал это. И рассказала об еще одной стороне своей раздвоенности. Самой глубокой.
Лицо Чезаре вытянулось, он приподнялся было, и Нати снова испугалась за свою жизнь. Но что-то мешало ей вскочить с кушетки и попытаться спастись бегством. Однако Борджиа снова лег все в той же расслабленной позе.
- Чудны дела твои, Господи, - произнес он. - Так вот отчего ты так жестоко мучала моего бедного Хуанито. Он-то весь извелся от тоски по тебе.
Нати, не зная, как ответить на это, пожала плечами.
- Но скажи, - продолжал допытываться Борджиа, - неужели ты ни разу не испытала какой-то душевной привязанности - хоть к мужчине, хоть к женщине? Или в твоем мире это не принято?
- Нет, почему же… - начала Нати, и умолкла, вспомнив Нативидад Рамирес с антропологического, ту Нативидад, лицо которой теперь было ее лицом. А затем вспомнилась еще одна деталь - та книга, которую Рамирес читала у окна закусочной, в то утро… Эта же книга потом лежала на столе аудитории перед нею. И обложка книги предстала перед Нати как наяву - Рафаэль Сабатини “Жизнь Чезаре Борджиа”.
- Впрочем, это неважно, - Эль Валентино потянулся и снова закрыл глаза. И добавил: - Приятель капитана, которому тот уделил кусочек граната, также занедужил. Но гораздо легче, так что, наверное, выберется.
Свечи в канделябре догорали, три из пяти уже погасли, а оставшиеся потрескивали и вспыхивали, тени от них метались по невысокому потолку. А Хуанито, очевидно, боялся войти.
- “Ищи, кому выгодно”, - повторил Чезаре слова Нати. - Я ранил графского сына. Я с небольшим отрядом вытеснил Бомона из Лерина и разбил потом его войско. У него осталась одна Вьяна. Я отвоевал для короля его королевство. Почти отвоевал. “Кому выгодно”. “Сui prodest”.