Вот сейчас бы закрыть глаза, как в детстве, - а потом открыть, и все плохое исчезнет. Все будет как прежде - маленькая служанка будет жива, а он больше ни на мгновение не оставит Агнесс одну.
Край солнца, видно, уже показался из-за горизонта - края гор зажглись расплавленным золотом. Чьи-то шаги прошелестели по лестнице, но Стефано даже не повернул головы. И почти тут же ударил к заутрене колокол. В их замковой церкви колокол был один, маленький и жалкий, но в такие ясные холодные утра горы отражали звон колоколов крохотного монастыря милях в десяти от замка, и он доносился долгим протяжным отзвуком, будто подтверждая правоту замкового звонаря. Уж конечно, со злобой подумал Стефано, в присутствии этого черного пронырливого доминиканца звонарь постарается выказать столько благочестия, сколько им в Азуэло и не снилось.
- Я очистилась! У меня снова есть крылья! - раздалось откуда-то сверху. - Я лечу!
Что-то белое стремительно пронеслось мимо амбразуры и спустя мгновение раздался удар - Стефано показалось, что от него вздрогнул весь замок, содрогнулся до основания от той силы, которая впечатала хрупкое тело в плиты двора. “Крылья… обрубил крылья…” Только теперь Стефано понял, что Агнесс вовсе не имела в виду Мартина.
***
Утром, приоткрыв глиняный низкий сосудец, хранившийся в углу средней полки, Бьянка увидела то, чего ждала уже несколько дней - мышь, устроившая гнездо в свитом кольцом жмуте сена, лежала вверх лапками, холодная и застывшая. Бьянка глубоко и облегченно вздохнула, улыбнулась довольно.
Хосефа по своему обыкновению не стала хвалить ее, лишь кивнула, заметив ее довольное лицо.
- Все это нужно теперь сжечь, - заметила Хосефа, как бы между делом. - Сосуд же разбить и закопать там, где бы его никто не нашел. И действо можно считать законченным.
Вплетенные в травяное кольцо золотистые волоски блеснули на ярком солнце, когда Бьянка вытряхивала в разведенный костер содержимое глиняного сосуда. Ей вспомнилось спокойное прекрасное лицо, словно сиявшее изнутри - лицо той, которую Бьянка полюбила, лицо той, которой желали смерти. Зря! Не стоило желать смерти этой женщине. Если бы не пришла желавшая смерти дама в скрытом под темным плащом красном платье, - не было бы ни горящего сейчас в костре мышиного трупика, ни уже превратившихся в черную золу золотисто-рыжих волосков.
Через несколько дней Хосефа послала Бьянку в деревеньку купить кое-чего из еды. Старушка, у которой Бьянка всегда покупала куриные яйца, как раз угощала пирогом сына, служившего конюхом в замке Азуэло и пришедшим навестить мать. Хлебосольная хозяйка пригласила к столу и девушку. Конюх, то и дело проходясь плотоядным взглядом по стянутой корсажем груди Бьянки, рассказал, в числе прочего, о том, что жена молодого господина донья Агнесс выпала из окна да и разбилась насмерть. Отпевали ее почти тайно - даже слугам запретили присутствовать на заупокойной мессе, которая, к слову, и закончилась что-то больно скоро.
- Так что слух пополз - отец Бенедикт наш отказался ее отпевать, так неотпетой и положили. И в склепе-то ее не клали, как обыкновенно, а под плиту сунули, - конюх испуганно перекрестился, и старушка-хозяйка последовала его примеру.
- Наши-то все, можно сказать, рады. Грешно худо говорить о покойниках, да только хорошего об этой… сказать вовсе нечего, - продолжал конюх. - Молодой-то хозяин с лица спал, как тень бродит по замку. Сказывают, он с тем приезжим чернецом вдрызг разругался, так что лишь заступничество доньи Кристабель спасло его от гнева… - конюх оглянулся на вошедшую в домишко курицу так, будто она могла подслушать его, - от гнева святой инквизиции.
***
Конюх вовсе не был бездушным и говорил лишь о том, что происходило в действительности. Да если бы тебе, досточтимый слушатель, привелось попасть в замок Азуэло после того, как было спешно похоронено бедное грешное тело Агнесс Арнольфини, ты бы немало удивился той сдержанной радости, которая воцарилась среди челяди после столь печального события. Супругу молодого господина, своенравную, порой и заносчивую донью Агнесс, слуги не слишком любили. К тому же она была итальянкой, а все итальянки, как известно, блудницы и знаются с нечистым, который и помогает им поддерживать их бесовскую красоту. Особенно же возросла эта нелюбовь после смерти маленькой Лусии, как называли несчастную служанку. Так что ужасную смерть доньи Агнесс челядь приняла как кару Господню на голову нечестивой итальянки.
И Стефано, прибитый, придавленный к земле страшной тяжестью, не мог найти себе места, ощущая то облегчение, с каким восприняли смерть Агнесс. Все, даже его отец. Лаццаро Арнольфини скорбел по невестке лишь в той мере, в какой это полагалось приличиями. В остальном же он все время посвящал хозяйству и укреплению своего пошатнувшегося после бегства де Бомона положения. Стефано подозревал, что отец уже направил депеши и Аграмонам, и королю Наварры, но это его не волновало. Все валилось из рук, он решительно не мог понять, чем настолько прогневили они с Агнесс судьбу, что на них свалилось и продолжает валиться столько несчастий.
В таком мрачном состоянии духа Стефано сидел в своем рабочем покое. Ничто не занимало его, ни занятия механикой, ни чтение, ни наблюдения за полетом птиц. Ни даже охота, на которую звал его отец. Лаццаро с приходом апреля как будто очнулся от зимней спячки - солнце, которое теперь светило в свою полную силу, быстро согревало землю и насыщало ее своей золотой силой, действовало и на его старые кости и дряблые мышцы. Лаццаро казалось, что он помолодел, и беременность молодой жены внушала ему уверенность в своих силах. А сын его, напротив, как будто постарел годами.
Сегодня день был так ясен, что Стефано решил сделать над собою усилие и стряхнуть этот покров безнадежности, упавший на него, будто липкая паутина. Он вышел во внутренний двор, половина которого так и сияла на солнце, а вторая половина купалась в прохладной тени. Отец с утра уехал на охоту, и стражники и челядь, очевидно, чувствовали себя гораздо вольготнее.
- В таком случае, я не поеду сегодня гулять, а ты сможешь заняться ее ногой. Ступай, - услышал Стефано голос доньи Кристабель. - Посижу тут, на галерее.
- Займусь, займусь, скоро скакать будет ваша Диана. Только вот нехорошо, ваша милость, свежо, как бы не продуло вас, - отвечал ей почтительный голос конюха. Так заботливо челядинцы говорили с одной только Кристабель, и Стефано почувствовал тихое раздражение.
- Доброго дня, дорогая матушка, - обратился он к Кристабель с насмешливой почтительностью. - Прекрасный денек, не правда ли?
- И вам доброго дня, дорогой сынок, - к его удивлению, Кристабель поддержала шутку. Они заговорили о чем-то отвлеченном, и Стефано купался в этой беседе, словно в теплой реке, оттаивая, отогреваясь. Он был очень похож сейчас на тетерева во время весеннего тока - не видел и не желал видеть ничего вокруг себя.
Чего уж тут хорошего, скажешь ты, досточтимый слушатель, если пасынок наедине беседует с мачехой, которая ему самому едва ли не ровесница. И это “едва ли” означает, что она моложе пасынка на год или два. Всяко бывает, отвечу я, всяко. Но уж тут-то, в этот весенний радостный день, не могло бы и речи быть ни о чем непристойном - в этом ты мне поверь. Однако же едва успел вернуться из короткой отлучки Лаццаро Арнольфини, едва успел переменить одежду и в обыкновенной своей отрывистой манере ответить на расспросы молодой жены - как уже призвал сына. О чем говорили наедине старший и младший Арнольфини, достоверно неизвестно. Однако слуги - те, конечно, шептались о всяком. В том числе и о том, что Лаццаро обвинил сына в попытке домогательств к его, Лаццаро, жене.
Во всяком случае, один из слуг клялся и божился, что слышал истошный визг Арнольфини-старшего “Паскудный похотливый стервец! Ты смел… ты смел…”
Старик отходчив, шептались повар и начальник стражи. Мало кто сомневался в том, что уже к утру Арнольфини-старший одумается и простит сына. Однако к утру Стефано Арнольфини бесследно исчез из замка. Стражники у ворот говорили, что выехал молодой господин на своем гнедом, лишь забрезжил рассвет - сказав, что хочет развеяться. Стражники слыхали о ссоре отца с сыном и не удивились ночной прогулке. Да и поклажи, такой, чтоб приметна была, они не увидели, оттого мысль, что сеньор Стефано может не вернуться, им даже не пришла в голову.