Помахала я ему рукой, вновь взбираясь на своего железного коня.
– Шлем надень, дура! – рыкнул он вслед.
Что ж? Шлем, так шлем. В этом есть свой резон. Без шлема я элементарно застужу уши.
Вновь в динамиках зарычала музыка и я сорвалась с места.
Настроение было супер.
Ночь. Музыка. Скорость. Дорога.
Но всё хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Я подъехала к тому, что нормальные люди никогда не назвали бы домом. Я тоже домом это не назову, но что поделать с тем фактом, что тут приходится жить?
Когда-то это было военной промышленной зоной. Со всеми прилагающимися – подземным бункером, например. Рэй воюет со всем миром. Так что ему важно, как следует, окапаться. Вот и окапывается вместо со всей своей бандой.
Папашины воротилы предусмотрительно открыли передо мной ворота. Они меня любили не больше, чем я их, но – оказывали уважение. По-своему. Постольку, поскольку натасканная убивать горилла вообще способна к такому деликатному делу.
На месте, на котором обычно стоят машины прошеных (и не очень) визитёров, я заметила автомобиль дорогой марки.
– Кто пожаловал? – поинтересовалась я у Фредо, с виду смазливого, импозантного итальянца (да, Рэй придерживался мультимедийного мироустройства и выступал за интернационал, поэтому среди его парней кого только не встретишь), но в действительности жестокого убийцы, почти такого же хладнокровного, как я сама. Мы часто работали в паре.
– Все, – прозвучал лаконичный ответ.
– А поподробней?
– Драгоценная жёнушка Рэя, блистательная госпожа Элленджайт. И ейный братец, – презрительно сплюнул он в мокрую жижу.
– Шикарно. И ради чего это их всех сюда принесло?
– А я почём знаю? – холодно отозвался парень. – Я сошка не велика. Мне не докладывают.
Оно и верно.
Взгляд зацепился за мотоцикл Ливиана. Братца сводного тоже занесло попутным ветром? Осталось только Артуру припереться и вся семейка в сборе.
С братьями понятно, но какая нужда заставила припереться сладкую парочку из Хрустального дома? Мне не нравилась отцовская жёнушка. Большую часть времени я о ней просто не думала, но, когда она совала свой нос в наши чудные дела, игнорировать её становилось сложней. Хорошо ещё, делала она это не часто.
В общий зал спускаться не стала. Я по натуре интроверт. Больше количество людей утомляет меня до крайности.
Я решила найти Энджела, хотя в глубине души и понимала, что он испортит мне настроение окончательно.
С тех пор, как отец заставил ухаживать его за этой испанкой, братец сделался невыносим. У него случился очередной период заскоков. Хорошая полоса, связанная с его ровным и спокойным увлечением Ирис, подошла к концу.
Жаль!
Больше всего – саму Ирис. Она мне нравилась. Я даже на какое-то время подумала, что в братце что-то перемкнёт и в нём появится, наконец, характер.
Ага! Три раза!
А на четвёртый он сломался и вернулся к старой жизни, к исполнению всего, что прикажет папочка.
Хотя… на этот раз ему, как раз, было не по боку. Ирис его не знаю, чем, но зацепила. Красивая, невинная, эгоистичная и не глупая, она была как раз в его вкусе.
Испанка тоже ничего. Как там её зовут? Пилар? Кармен? Ах, да, Ньевес. Ну и имечко! Заносчивая, высокомерная гадина, классический представитель «золотой молодёжи» из среды нуворишей, живущая шмотками, кокаином и поиском парня погорячее. С Энджелом они оторвутся на полную катушку, в этом можно не сомневаться.
Я и не сомневалась.
Мне хотелось увидеть брата. Хотелось поговорить с ним по душам, как когда-то в детстве, когда мы были почти одним целым, но я в нерешительности замерла на повороте, ведущем к его комнате.
– Ты к Энджелу? Не советую.
Низкий грудной голос я узнала, даже не оборачиваясь: Ливиан, мать его, Брэдли.
– Что ты здесь делаешь? – повернулась я нему, с вызовом скрещивая руки на груди.
Он окинул меня взглядом прищуренных глаз, словно оглаживая дразнящей, многообещающей лаской. Кого-то это может быть и заводит, но я пока ещё не свихнулась окончательно, как все в нашем милом и очаровательном семействе. Я не способна заводиться от взгляда собственного брата, пусть даже и сводного.
– Тебя не порадует мой ответ, – издевательски выгнул он бровь.
– И что с того? Примешь обет молчания?
– Мнишь себя остроумной, сестрёнка?