Когда я это услышала, мне стало очень жалко его. Сильно себя ругала, что так поступила. Мама меня тоже ругала, даже за косы оттаскала — нельзя так с людьми обращаться.
Стойбище наше тогда стояло в верховьях Ваамочкы, И Рультыет пошел прямо в горы, как раз в том месте, где Арельпо разбился. Там он стадо снежных баранов увидел. Охотиться стал. Застрелил семь баранов. Не надо было столько — все равно не унести одному. Когда за баранами полез, сорвался, сильно разбился.
Принесли его на стойбище, у меня все переменилось к нему. Опять себя сильно ругала. Он голову разбил, и кожа с нее, где волосы, почти слезла. Кость пробита была.
На стойбище у нас керечка одна жила. Она велела сразу принести гагару. Отец сходил на берег моря, быстро сходил, принес. Она ее распотрошила и оставила только шкуру с перьями и подкожным жиром. Кожу на голове ему расправила и шкурку гагары надела, как шапку. Так он долго лежал.
Я ухаживала за ним. И все вспоминала, как мы хорошо маленькими играли. Себя все время ругала. Глупыми бывают молодые девчонки, пока не родят. Потом только умнеют. А играли мы часто в оленеводов. Рультыет оленеводом был, а я оленем. Я от него убегала, а он меня чаатом ловил. Потом он так научился чаат кидать, что мог на спор любого оленя из стада выхватить за любую ногу или любой рог.
Бредил он все время. Говорил все, что снежные бараны вдруг с головами келе стали за ним гоняться, а он от них с горы на гору перескакивает, а они — за ним. И никак убежать не может. Старики объяснили потом, почему это. Нельзя было столько баранов убивать — все равно бы бросил. Нужно было только одного застрелить, сколько унести мог. Оттого, думали, верно, он упал со скалы и оттого так бредил. Это вроде как совесть его замучила за то, что на баранах, свое зло сорвал, какое из-за меня накопилось.
Тогда ко мне пришла моя песня:
Рультыет выздоровел. Шрамы еле заметные остались. Спасибо этой керечке.
Через некоторое время старушки стали ко мне приглядываться, а затем сказали, что у меня будет ребенок. Родился мой первый, а потом еще пять. Теперь у всех свои дети. Вы хотели про родственников моих спрашивать — теперь давайте буду рассказывать. Только сначала Ивнеут спрашивайте, она по родне Рультыета идет.
— Правильно сказать, свояченицы, — подсказала Елена Ивановна.
— Да, так, — ответил я, доставая свою неизменную тетрадь и ручку, — начнем тогда с отца Ивнеут и его братьев и сестер. Как его самого звали?
Покинем Мейныпильгино и вернемся на Камчатку, в бригаду ачайваямского совхоза. Иначе можно опоздать к событию, которого оленеводы ждали почти год.
Сегодня — бега.
Призы будет вручать Анатолий Арсентьевич от имени руководства совхоза. Приз первый — олень. Приз второй — будильник. Приз третий — великолепный ремень, украшенный чеканными бляхами.
Участники начали готовиться уже с утра. Чуть свет гонщики ушли в стадо и привели оленей по два каждый. Нарты также были загодя расставлены на расстоянии друг от друга.
Гонщики заранее договариваются, кто за кем поедет. Здесь нет единого старта, когда все срываются с места в одно время и с одной линии. Путь также не размечается. Просто договариваются, что поедут по такой-то дороге и завернут возле приметного места.
Нынешняя гонка в один конец имеет длину километров двадцать. Значит, всего проедут около сорока километров. А дорога ужасная. Сразу же от старта идет между сопками мелкая болотистая лощина, покрытая кочками. Кочки высоченные. Ехать очень неудобно. Потом лощина переходит в долину, густо заросшую стлаником. В нескольких местах ее пересекают ручьи. Значит, оленям придется бежать по льду. Там же есть и каменные осыпи.
На здешней гонке проверяется не только мастерство дрессировщика, искусство ездока и выносливость животных, но и умение ремесленника. С такой гонки, рассказывают, нередко участник возвращается пешком, неся на себе обломки нарты.