Мы же с вами будем дома, наблюдая за поведением Веры Петровны, и затем, по окончании эксперимента, составим и подпишем протокол.
Итак, прошу вас в воскресенье к завтраку…
Не скрою от вас, господа, что у меня мурашки бегали по коже во время этого ужасного монолога… Когда, наконец, Попов кончил и, затянувшись сигарой, вопросительно посмотрел на меня, — я сидел, как онемевший, и не в силах был произнести ни одного слова.
— Знаете, что, — наконец пробормотал я, — не лучше ли будет, если вы… поищете… кого-нибудь другого… себе… в ассистенты… Боюсь, что мне… что мне не удастся справиться с моей задачей…
Он расхохотался.
— С какой задачей?! Выпить у меня чашку чаю и понаблюдать за тем, что произойдет!.. Неужели вы струсили? Вы?!.. Вы?..
Да, господа, я струсил, и притом так, как никогда в своей жизни… Но я, конечно, постарался не показать этого. К тому же, я живо представлял себе свои ужасные сомнения, свои мучительные колебания — и после нескольких минут нового молчания протянул Попову руку.
— Хорошо… В воскресенье я буду у вас…
— Давно бы так… Итак, я жду вас…
С этими словами мы расстались.
Вы представляете себе, конечно, в каком ужасном состоянии находился я эти три дня… И теперь, при воспоминании об этих пытках, меня мороз пробирает по всему телу.
Нечего и говорить, что я не мог ни на минуту уснуть в эти мучительные ночи. Едва я закрывал глаза, как передо мною вставала потрясающая картина тонущего ребенка, захлёбывающегося и судорожно барахтающегося в воде… А рядом с ним хладнокровные наблюдатели, позволяющие ему тонуть!! А вдруг они не успеют спасти его! А вдруг они упустят нужный момент!.. А вдруг будет слишком поздно, и Ильину не удастся вернуть его к жизни!..
— Так что же, — старался я себя успокоить, — будет принесена еще одна жертва для блага человечества. Мало ли выдающихся людей погибло от взрывов, отравлений, от неудачных или ядовитых самопрививок… Что потеряет мир, если к ним присоединится еще одна крошечная жизнь, не успевшая даже расцвести?..
— А мать?! — проносилось у меня в мозгу. — Сознательно отнять у матери единственного обожаемого сына!.. А если даже ребенок и уцелеет — то не сможет ли это потрясение оказаться гибельным для него… или для неё… или для обоих…
Я ходил, потеряв голову, сам не свой, не узнавая знакомых, не посещая университета… Несколько раз подходил я к телефону, чтобы звонить к Попову и отказаться от участия в эксперименте, но каждый, раз пересиливал себя.
В таких пытках дотянул я до воскресенья и в назначенное время отправился к Попову.
Вера Петровна с сыном были уже там, и у меня сердце упало, когда Попов представил меня, и я заглянул в огромные грустные глаза этой бледной, нервной женщины.
— Как жалко, что наша прогулка сегодня расстраивается, — говорила она с грустной улыбкой… — Представьте себе, что я предчувствовала что-то недоброе, и даже сказала об этом Сереже…
— Да, мама вечно со своими предчувствиями. Она даже вовсе не хотела идти сегодня к вам, но я уговорил ее…
— Мы, однако, не лишим ребят долгожданного удовольствия, — сказал Попов. — Мои дети пойдут погулять без нас… Может быть, вы отпустите с ними и Сергея?
— Сережу?.. Нет, ни за что… Сережа останется с нами…
— Почему же… Ведь, он сидит всю неделю за книгами…
— Нет… нет… нет… Никоим образом. Без меня Сережа не сделает ни шагу…
Что и говорить — немало усилий стоило убедить Веру Петровну отпустить сына. Очевидно, материнское сердце чуяло беду, но доводы и авторитет Попова одержали верх, — и дети отправились.
— В половину второго… А в три четверти они будут уже здесь… Там дожидается автомобиль… — успел шепнуть мне Попов, улучив удобную минуту.
Боже мой, как медленно тянулось время, какие муки разрывали мое сердце!.. С натянутой улыбкой попытался я принять участие в разговоре, но сказал что-то невпопад — и извинился, сославшись на головную боль…
— Вы тоже чувствуете себя неважно? — обратилась ко мне Вера Петровна. — Сегодня, вообще, какой-то неудачный, тяжелый день… У меня словно камень на сердце… Что это дети так долго не возвращаются?
— Позвольте, да ведь они только что ушли… К обеду они, во всяком случае, вернутся…
— Как? Что вы сказали?.. Мне что-то совсем не по себе стало… Уже четверть второго…
— Да успокойтесь же, Бог с вами… Что это вы разнервничались без всякой причины…
— Как бы они не вздумали еще на лодке кататься, — побледнев, как смерть, прошептала Вера Петровна. — Боже мой, я уверена, что они катаются на лодке…