Между этими двумя крайними течениями — мифологическим и историческим, — могут быть помещены т. и. смешанные. Ф. Буслаев, например, считает, что „в былинах и стихах воспеваются лица и события — или мифологические и баснословные, вообще вымышленный, сказочный, напр. Святогор; или исторический, напр., князь Владимир“ 11. О. Миллер считает доказательством древности былин то обстоятельство, что „в них изображается политика оборонительная, а не наступательная“ 9.
Представители третьей школы полагают, что былины не являются результатом самостоятельная творчества русского народа, но отражением типов иностранных литератур, более или менее замаскированным заимствованием, привившимся на русской почве и принявшим русский облик в отношении имен, обычаев и проч. 16 Эти утверждения подкреплены целым рядом параллелей, иногда очень удачных, между подвигами русских и иноземных богатырей. Такова „параллель между Владимиром Красным Солнышком и княгиней Апраксеевной, с одной стороны, и персидским царем Кейкаусом и его супругой Судабэ — с другой“ 4. „Святогор напоминает собою знаменитого богатыря персидскаго эпоса, Рустема, который был так силен и тяжел, что не мог ходить по земле: как ступит, так и начнет проваливаться“ 7. Для представителей этой — восточной теории заимствований, к которой принадлежит В. Стасов 16, первоисточником былинных сюжетов является Индия и Персия, откуда монгольские и тюркские племена занесли их в Россию.
Но те же параллели могут быть проведены между богатыми русского и германского или скандинавского эпоса. Встрече Ильи Муромца со Святогором соответствует похождение Тора с великаном Скримиром и т. д. 7 Таким образом, может быть оправдана и теория заимствований с запада или с севера. Наконец, „гораздо ближе к нашему эпосу были влияния славяновизантийские“ 4. И Греция знала уже образ „бога“, одарённого способностью принимать любую форму», подобно Локи, скандинавскому богу 18. Но этим даром обладает и русский богатырь Вольга Всеславьевич. Так могла возникнуть и теория заимствования с юго-запада или юга!
О. Миллер находит и здесь компромисс, указывая, что иноземныя влияния отразились только на тех былинах, «которые и всем своим бытовым складом отличаются от древне-русского» 9. И. Порфирьев также полагает, что «замечаемое сходство в эпических сказаниях разных народов не всегда может быть доказательством происхождения их из одного источника, а весьма часто может быть следствием единства основных законов, лежащих в основе развития жизни каждого народа… Следовательно, несправедливо было бы объяснять все в былинах из индоевропейской мифологии» 7.
Неудивительно поэтому, что все существующий противоречия привели А. Брюкнера к следующему заключению: «Эти русские эпические песни успели подвергнуться всевозможным толкованиям: то в них находили мистический элемент, и Илья оказывался воплощенным богом грома, в то время, как Владимир и Добрыня — солнечными богами; то их объявляли строго историческими, видя в них описание побед и поражений „вещего“ Олега или галицких и волынских князей; то в них открывали скрытые социальные символы и аллегории, переход от каменного века к металлическому или победу над дикими элементарными силами природы посредством сохи и культуры. Там, где один исследователь видел чистейшее и правдивейшее воплощение славянского духа, другой находил лишь осколки различных восточных мотивов, один — кавказских, другой — монгольских или тюркских племен» 17.
Если даже расширить допущенный Ф. Буслаевым «мифологическо-исторический» компромисс, равно как и предложенный О. Миллером — «частичных заимствований», если даже допустить, что в некоторых случаях правы представители мифологической гипотезы, в других — последователи исторической школы и, наконец, в третьих — приверженцы теории заимствований с востока, запада, севера или юга; если даже разбить былинное сказание о каждом богатыре на ряд отдельных эпизодов и применить к каждому из них отдельно одну из существующих теорий — то полная несостоятельность всех их, даже при самой поверхностной критике, становится вполне очевидной для любого непредвзятого исследования.
«В каждой былине есть две составные части», говорит А. Гильфердинг: «места типические, по большей части описательного характера, либо заключающие в себе речи, влагаемый в уста героев, и места переходные, которые соединяют между собою типические места и в которых рассказывается ход действия» 19. К этим типическим местам, остающимся почти неизмененными во всех вариантах, относится прочно установившийся образ богатыря и характер главных его подвигов, укоренившийся настолько, что уже «нет надежды познакомиться с каким-нибудь новым типом богатыря» 2. При этом так называемая типическая часть былин осталась издревле незатронутой; ни время, ни народная фантазия не могли пошатнуть ее. Этот «скелет» богатырской песни исполняется теперь так же, как в старину. Если спросить у сказителя, что может означать то или иное темное место, то получают лаконический ответ: «мы не знаем этого — это так поется» 20.