Ачи и другие рассказы

Семь богатырей, в числе которых находился и Илья Муромец, выехали на заставу на Сафат-реку и заметили через некоторое время полчища «Силы неверной»:

…Добру молодцу той силы не объехати,
Серу волку не обрыскати,
Черну ворону не облететь…

Богатыри сполна уничтожили врагов и начали похваляться своей силой.

…И возговорит Алешенька Попович млад:
«Подавай нам силу хоть небесную:
Мы и с тою силой, братцы, справимся!»
Только молвил слово неразумное,
Появились двое супротивников,
Крикнули им громким голосом:
«А давайте-ка вы с нами бой держать!
Не глядите, что нас двое, а вас семеро».
Не узнали супротивников богатыри[32],
Разгорелся на слова их млад Алешенька,
Разгонял коня ретиваго,
Налетел на супротивников,
Разрубает пополам их со всего плеча:
Стало восьмеро — и живы все.
Налетел на них Добрынюшка Никитич млад,
Разрубает пополам их со всего плеча:
Стало вдвое боле — и живы все.
Налетает старый Илья Муромец,
Разрубает по-полам их со всего плеча:
Стало вдвое боле — и живы все.
Бросились на силу все богатыри,
Стали силушку колоть — рубить —
А та сила все расте — растет,
На богатырей боем идет…
Билися три дня и три часа,
Намахалися их плечи молодецкия,
Притупились их мечи булатные —
Уходились их кони добрые.
А та сила все растет-растет,
На богатырей боем идет.
Испугалися могучие богатыри,
Побежали к каменным горам,
Ко пещерушкам ко темныим;
Первый только подбежал к горе,
Как на месте и окаменел;
Другой только подбежал к горе,
Как на месте и окаменел;
Третий только подбежал к горе,
Как на месте и окаменел.
С тех пор могучие богатыри
И перевелися на святой Руси!..

ПЯТАЯ КУЛЬТУРНАЯ ЭПОХА. ВАСИЛИЙ, ЧУРИЛО И САДКО

Таким образом закончился четвертый — греко-латинский культурный период, сменившийся пятым, теперешним, германо-англо-саксонским. Богатыри, сохранившие в себе какое-либо знание или воспоминание, пусть даже весьма смутное, о духовном мире должны были исчезнуть и уступить свое место другим, не имевшим о нем никакого сознательного представления. Наступало время полной духовной слепоты, из которой, к концу этого пятого периода, человек снова сможет подняться к духовному, на этот раз в качестве самостоятельной, пронизанной христианскими духовными импульсами индивидуальности. — Представителями этого пятого культурного периода в былинах являются, главным образом, Василий Буслаев, Чурила Пленкович и Садко, богатый гость.

В этих былинах попадаются совершенно новые мотивы, которых не знали прежняя времена. Младшие богатыри греколатинского периода, в силу увлекавшей их эволюции, постепенно отворачивались от духовного мира; но время от времени они получали весть о нем и влияние его импульсов через людей, опередивших их в своем развитии и поднявшихся уже снова на известную ступень духовного познания. Люди эти, бездомные калики — перехожие, отражают в себе образ тех людей, которые называются в Тайноведении «людьми без родины» 37. Смысл этого обозначения заключается в том, что они, на пути своего духовного развития, переросли рамки, налагаемые на человека принадлежностью к какому-либо одному народу или расе, и поднялись до общечеловеческой христианской любви, которую они разносили по всему свету. На это символически указывалось в древности тем, что они должны были предпринимать далёкие путешествия 37. В былинах киевского цикла эти калики-перехожие оказываются всегда сильнее младших богатырей, одалживают им свои одежды и «шелепугу подорожную», когда богатыри начинают робеть и опасаются предстать перед врагом в своем обычном виде.

Ничего от этого не осталось уже к началу пятого, теперешнего культурного периода. Представитель его, Василий Буслаев, замечательно точно отражает характер современной духовной жизни. Он не верует «ни в сон, ни в чох», с издевательствами убивает «Старчище-Пилигримище» (отголосок древних калик-перехожих), кощунствует и, наконец, погибает, при попытке насильственно ворваться в духовный мир (в силу которого он, впрочем, не верит и с законами которого не считается) с своим собственным произволом, вытекающим из его буйной натуры. Лишь перед самой смертью переживает он момент просветления.

32

Очень характерное место, ясно указывающее, насколько духовное зрение было уже атрофировано в то время.