Именно агония романтизма остановила возрождение интереса к американской археологии. То было время культа всего живописного: художники усеивали свои холсты развалинами, бурными потоками и темными, густыми лесами. Язык обрел высокопарность, а люди окружали себя легкой меланхолией. То было время страхов и падающих в обморок дам. То был век, породивший виконта Кингсборо.
В трудах виконта Кингсборо археологическая литература обрела псевдонаучный тон. Археология сделалась мистичной, религиозной и иррациональной. Она отняла у Америки то, что она имела, и дала ей то, чего в ней никогда не было. Американские индейцы, как следовало из тезиса, были не индейцами, а их культура – не их культурой. Она была средиземноморской. Она была еврейской. А постройки, обнаруженные по всей Америке и описанные Гумбольдтом, будто бы были делом рук скитавшихся племен Израилевых. То, что американские индейцы на самом деле евреи, в действительности было старой темой, муссировавшейся давно. На протяжении веков выдвигались предположения о судьбе 27 290 израильтян (точное число – предмет дискуссий. – Ред.), уведенных Саргоном Ассирийским в 722 году до н. э. Когда был открыт Новый Свет, церкви пришлось как-то объяснять присутствие индейцев, и поэтому она ухватилась за эту теорию. Высказывалось немало догадок, и даже столь здравомыслящий человек, как Уильям Пенн, сказал, поглядев на туземцев впервые: «Мне показалось, что я нахожусь в еврейском квартале Лондона».
Именно Кингсборо сделал из этой сущей чепухи антропологический факт. В 1795 году Кингсборо был уже немного с чудинкой, и последующие годы, когда он стал студентом Оксфорда, не развеяли его мистического умонастроения, так что, едва он увидел образец пиктографического письма ацтеков, его воображение пробудилось, и он решил посвятить свою жизнь доказательству некоей «теории». В конце концов он отказался от своего места в палате лордов, широко раскрыл свой кошелек и потратил свое состояние на коллекционирование материалов по культуре ацтеков и майя. Первый том «Древностей Мексики» был опубликован в 1830 году, но к тому моменту, когда последний из восьми томов вышел в свет в 1848 году, то была уже посмертная публикация. Виконт Кингсборо, третий граф Кингстон, умер в долговой тюрьме, будучи не в состоянии заплатить по счетам за бумагу. Что касается самого текста этого труда – мешанины из греческого, иврита, латинского и санскрита, – форма его может показаться логичной, но суть его представляет собой полный беспорядок. В нем имелись попытки подгонки фактов под предвзятые идеи, а призывы к научной точности должны были скрывать отсутствие научной методологии. В «Древностях Мексики» безусловная абсурдность соединилась с невообразимой нелепостью.
Подобные взгляды были все еще в ходу, когда в 1840 году Уильям Х. Прескотт начал писать «Историю завоевания Мексики». Немногие верили тогда в то, что ацтеки возвели те постройки, которые им приписываются; немногие принимали тот факт, что американские индейцы когда-либо были способны создать цивилизацию, описанную первыми испанцами. Поэтому Прескотт обратился к оригиналам – неопубликованным документам, которые лежали в испанских архивах. Доказательства, собранные в появившейся в 1843 году книге «Завоевание Мексики», были столь обширными, а стиль повествования столь впечатляющим, что Прескотт одной этой книгой сумел вернуть Америку индейцам. В то же время его друг, Джон Ллойд Стивенс (Стефенс), юрист из Нью-Йорка, «из соображений здоровья» совершивший путешествия по Египту, Аравии, к Петре (Петра – древний город, ныне в Иордании. – Ред.), в Польше и России, тогда исследовал Центральную Америку и способствовал сбору фактических доказательств. Сам Стивенс обладал умом, чувствительным к нюансам явлений, и бойким пером. С помощью этих данных, к которым добавились широкие исследования регионов, в которых обитали майя, он заложил прочную основу для изучения доколумбовых культур Америки. Его спутником был архитектор Фредерик Катервуд. Катервуд принимал участие в нескольких первых английских экспедициях в Египет, и, уйдя с головой в искусство Старого Света, он был готов к тому, чтобы оценить открытия, совершенные в Новом Свете. Его точные зарисовки с нотками драматизма, свойственными Пиранези, чудесно иллюстрировали текст Стивенса; вместе они стали авторами публикаций, которые в то время жадно читались, а время превратило их в классику археологии; «Эпизоды из путешествия по Центральной Америке» (1841) и «Эпизоды из путешествия по Юкатану» (1843) даже в настоящее время продолжают переиздаваться.