АА с сестрами Данько пошла гулять, а я на это время перешел в комнату к Мандельштамам и играл в шахматы с Н. Я.; О. Э. сидел за маленьким столиком и занимался своей работой (он переводит что-то).
Еще утром, когда я был наедине с О. Э. (а Н. Я. была на веранде вместе с АА), я попросил О. Э. прочесть мне те 2 стихотворения, которые он мне читал в кухне у себя на квартире в Петербурге.
О. Э. согласился, прочел. Память моя отвратительная, поэтому и теперь строк не запомнил, остался только запах стихотворений.
Но первые строчки я записал:
1) "Жизнь упала, как зарница" (то, которое у меня в дневнике обозначено одной строчкой: "Заресничная страна"). Кстати, вспомнил такую строчку:
2-е стихотворение: "Я буду метаться по табору улицы темной…".
О. Э. ценит больше первое — за то, что оно новое (новая линия в его творчестве), а 2-е считает слабее вообще и, кроме того, обвиняет его в принадлежности к стихам типа "2-й книги стихов", т. е. к старым стихам. Написал он их недавно. Я спрашиваю, пишет ли он здесь?
О. Э.: "Ни одного не написал… Вот когда буду умирать — перед смертью напишу еще одно хорошее стихотворение!.." — шутит.
Еще не кончил партии в шахматы — АА вернулась, зашла за мной к Мандельштаму. Партия к моей великой радости окончилась быстро и вничью (я не играл в шахматы лет 5).
Пошел к АА. Продолжал ей показывать материалы и читать воспоминания — Левберг, Н. Чуковского. Те даты, которые мне сообщил Кузмин, я продиктовал АА, и она записала их на свои листочки. Все вновь получаемые мной сведения подтверждают то, что АА за эти месяцы мне сообщила.
АА с некоторым удовольствием говорит мне: "Ну что, соврала я Вам хоть в чем-нибудь?". И я ответил ей — что до сих пор нет ни одной детали, ни одной мелочи, даты, сообщенной мне Анной Андреевной, которые не подтвердились бы новыми сообщениями других лиц — и документально.
АА очень обрадована тем, что Кузмин хорошо отнесся к работе по Николаю Степановичу, сказала, что сразу видно, что Кузмин действительно настоящий человек литературы, и что она при встрече будет очень благодарить его.
Кузмин действительно поступил благородно, когда предоставил мне то, что мог предоставить. Надо принять во внимание его нелюбовь к Николаю Степановичу… АА очень хвалила его — это тоже благородно: надо принять во внимание ее нелюбовь к Кузмину.
В течение дня АА несколько раз вспоминала Кузмина и говорила о нем Мандельштамам.
Итак, Кривич решил сделать свинство: "Он понял, что это может когда-нибудь стать валютой" ("это" — материалы, письма Николая Степановича), — сказал О. Э. потом про Кривича. Голлербах сказал Мандельштаму так. Мандельштам передал слова Голлербаха.
АА описала мне сущность В. Кривича, и очень верно. Кривич был директорским сынком, которого перетаскивали из класса в класс только потому, что учителя боялись ставить ему дурные отметки. Это был представитель определенного типа царскоселов дореволюционного времени — тип фата, чванного, флиртующего, в мундире, и безмозглого кретина (АА выразилась все же несколько мягче). А сейчас — сторож при архиве Анненского, жалкий, облезлый, ничтожный человек, совсем не старый по годам, но уже совершенно разрушающийся. (Обрыв.)
Держался Кривич с ней изысканно вежливо, но глупость и безмозглость свою обнажил перед АА до конца. Ничего дать мне не захотел.
Кривич сказал в разговоре, что он и сам бы мог написать что-нибудь…
Возмущена АА отказом Кривича страшно. Расстроена. Рассказала, что вчера после разговора с В. Кривичем она была сильно расстроена. Н. Н. Пунин (который приезжает к ней почти каждый день) не заметил этого по ее внешнему виду. А когда она ему все рассказала, он понял и даже расстроился сам, но уже за нее.
АА: "Я была в таком отчаянии, — говорит АА с полуулыбчивой снисходительностью к себе, — что сказала Н. Н. (Пунину): "Уедем в город, сейчас же! Я не могу больше здесь оставаться!". Н. Н. (Пунин) был так оглушен всем этим, что сказал покорно: "Хорошо, уедем!" — и потом вышли вместе, но у АА уже отлегло от сердца, и она вернулась домой. (Обрыв.)
О Кривиче весь этот день много разговоров. Еще вернусь к нему.
В то время, как мы рассматривали материалы, уже после обеда (обедом меня угощала АА — обедал у нее, вместе с ней), входит О. Э. Мандельштам.
О. Э.: "Павел Николаевич, у меня сейчас Голлербах, он хочет с Вами познакомиться".
Я пошел к О. Э., познакомился с этим "знаменитым" обладателем ранних писем АА — рыжим, немцеобразным и плоскощеким, сыном местного царскосельского булочника (отец его имел булочную) — не только по рождению, но и по духу, — Голлербахом. Он был любезен со мной. Предложил дать мне все, что у него есть, т. е. биографические сведения. А остальное "все" — это открытка Николая Степановича из Африки к… Кузмину (не к Голлербаху, на что следует обратить внимание), несколько писем кого-то к кому-то (тоже не к Голлер… (Обрыв.)
…утвердительно. Попросил: "Дайте, я запишу"… АА опять вытянулась на постели: "Нет, нельзя! Это предательство будет!". Она знает мою плохую память. Я действительно ничего не запомнил. Я стал ругать свое стихотворение, но не помню ее слов по этому поводу точно, а потому лучше совсем не буду записывать…
Когда сегодня днем я диктовал АА даты и сведения полученные от Кузмина, там попалась такая строчка (т. е. то что пишет Кузмин): "Вячеслав (Иванов) грыз Гумилева и пикировался с Анненским".
АА обрадовалась: "…И пикировался с Анненским! Так, так, очень хорошо! Это уж я не забуду записать! Это для меня очень важно!.. "И пикировался с Анненским!"…
Я говорю о А. И. Зубовой, которая встречалась с Николаем Степановичем последние годы и сказала, что Николай Степанович несколько раз собирался курить опиум, очень хотел накуриться, но что у него ничего не выходило.
АА задумчиво стала пояснять:
АА: "Жизнь была настолько тяжела, Николаю Степановичу так трудно было, что вполне понятно его желание забыться. Тогда он все мог делать для этого… И опиум, и Тавилдаров. Тавилдаров — это, конечно, знакомство такого типа".
АА рассказывает, что сегодня ночью она видела сон. Такой: будто она вместе с Анной Ивановной, Ал-дрой Степановной, с Левой у них в доме на Малой, 63. Все по-старому. И Николай Степанович с ними… АА очень удивлена его присутствием, она помнит все, она говорит ему: "Мы не думали, что ты жив… Подумай, сколько лет! Тебе плохо было?". И Николай Степанович отвечает, что ему очень плохо было, что он много скитался — в Сибири был, в Иркутске, где-то… АА рассказывает, что собирается его биография, о работе… Николай Степанович отвечает: "В чем же дело? Я с вами опять со всеми… О чем же говорить?".
АА все время кажется, что это сон, и она спрашивает беспрестанно Николая Степановича: "Коля, это не снится мне? Ну докажи, что это не снится!.." Вдруг АА вспоминает, что ведь есть Анна Николаевна… Она в недоумении — с кем же будет Николай Степанович? с ней или с Анной Николаевной? Этот вопрос мучает ее… Она спрашивает Николая Степановича… Николай Степанович отвечает: "Я сегодня поеду к ней, а потом вернусь…" И вот Николай Степанович уезжает…
АА: "На этом я и проснулась… Не знаю, что дальше было… А Мандельштам сегодня видел во сне, что я толстое письмо получила. Он утром приходит ко мне и говорит: "Анна Андреевна, я по праву соседства должен Вас поздравить — Вы сегодня толстое письмо получите…" А потом приехал Н. Н. (Пунин) и привез письмо — действительно, очень толстое".