Долго возились с примусом, потом пили чай. Уходя, уговорился прийти 27-го, в субботу.
Написала письмо А. Н. Гумилевой и составила для нее вопросник об Н. Гумилеве.
Составила вопросы об Н. Г. для М. Кузмина и передала их мне.
24.12.1924
Вчера, 23-го, во вторник, в 8 ч. вечера пришел к Ахматовой. Залаял Тап.
"Тапа можно поздравить с выздоровлением, Анна Андреевна?"
АА: "Не совсем. Я его не возила в больницу, потому что сама больна — не выхожу два дня из дому".
Я предлагаю отвести Тапа куда нужно и т. д. АА отказывается. Садимся, сегодня наоборот — я на "председат[ельское]" место (за письменный стол, ибо я пришел с чернилами, перьями, карандашами — переписывать альбом Кузм.-Караваевой); АА — напротив.
АА: "Я пишу письмо Анне Ивановне, посылаю ей анкету с вопросами". Читает вопросы.
Я: "Хорошо было бы, если бы Вы спросили Анну Ивановну о ней самой и об отце Н. С.".
АА: "Я очень много слышала о родственниках Коли со стороны матери, а об отце — ничего не знаю. Вообще об нем как-то мало говорили. Я не знаю, сможет ли сама А. Ив. Рассказать об нем".
АА приготовила вопросы и для М. Кузмина. Я пополняю ими серию составленных мной вопросов.
Потом показываю составленную мной анкету, для всех, и отдельные вопросы.
Затем показываю ей разобранные мной черновики стихотворений. АА со всем согласна и говорит, что "точнее разобрать невозможно".
АА, читая вопросы свои к А. Иван., называет Н. С. "Колей".
АА: "Я называю его Колей, потому что матери пишу".
Вообще же АА в разговоре со мной называет Н. Г. чаще всего в третьем лице: "о н", "е м у" и т. д., когда же не так, то "Николай Степанович".
Затем я начинаю переписывать альбом: Ол. А. Кузьм.-Караваевой. АА берет книгу и уходит в другую комнату. Там холодно, и я иду за ней и прошу сделать наоборот — чтоб я писал в той комнате, т. к. мне все равно где писать, а она здесь — у себя.
Я: "Нельзя же, чтоб я Вас выживал из Вашей же комнаты!".
АА (улыбаясь): "Ну хорошо, я буду здесь читать, если Вы хотите, чтоб я была с Вами. Но только Вы тоже оставайтесь здесь!"
Я: "Но я же буду стеснять Вас. Ведь это очень скучно — видеть в своей комнате человека молчащего и скрипящего пером несколько часов подряд!"
АА: "Нет, Вы не будете мне мешать — видите, какое у меня чтение — "итальянская грамматика".
Я пишу. АА с другой стороны стола читает, иногда я слышу, как она про себя почти повторяет итальянские слова…
Изредка перебрасываемся 2-3-мя словами. Изредка АА кашляет нехорошим кашлем. В 10 час. АА говорит: "Пойду примус зажигать…".
Я прошу — чтоб я, а не она, зажег примус.
АА: "Нет, ни за что! Я теперь научилась, и у меня это очень хорошо выходит. И очень хорошо — Вы будете писать, а я тем временем чай приготовлю!"
Я остаюсь писать. Слышу попытки разжечь примус — несколько раз, между которыми АА играет с Тапом, дразнит его, ласкает, разговаривает с ним. Тап лает.
Наконец АА входит. Я вопросительно поднимаю глаза.
АА огорченно: "Не горит!..".
Я иду — смотрю, примус пустой, ни капли керосина.
АА: "Вот скандал! Какая она все-таки, эта девушка — чтоб так уйти, не позаботиться!"
Стали искать. Наконец АА обрадованно вытаскивает из-под кухонного столика бидончик, в котором на дне есть немного керосина.
Я зажигаю примус. Руки выпачкал. АА идет в маленькую комнатку, наливает мне в чашку умывальника воды. Моюсь. Сажусь писать снова. АА приготовляет чай в соседней комнате. Входит.
"Пойдемте пить, чай готов".
На столе — сыр, масло, хлеб и сахар. Тап у стола, АА много говорит о нем, хвалит его: "Только он меня не очень любит. Он встречает меня, когда я прихожу, равнодушно. Вот когда Володя приходит, он очень радуется — прыгает, лижет его. Он очень скучает по Володе. Он, наверное, думает. Что я его купила, и поэтому равнодушен ко мне".
Я: "Вы любите Тапа?"
АА отвечает серьезно, как-то задумчиво: "Люблю… Он умный, хороший…".
АА: "У меня была Шкапская — просила дать ей что-нибудь (для архива — П. Л.). Я ей дала Симферопольскую афишу о вечере "моей памяти".
Я: "Как — Вашей памяти?"
АА: "Да. Так думали в 21 году в Симферополе".
Я: "А Вы не видели ее архива? Она не приносила его Вам?"
АА (с чуть насмешливой улыбкой): "Приносила… Она, вероятно, переживает медовый месяц собирания и очень радуется поэтому".
АА: "О Вас она мне ничего не говорила, но несколько раз повторяла, что я, "вероятно, много помню…"
После чая — я продолжаю писать. АА совсем нездорова сегодня. Вид усталый, больной. Я хочу раньше уйти и говорю: "Я сегодня не буду кончать альбома. Я в следующий раз окончу…".
Да, до этих слов еще АА одевалась и уходила — водила Тапа на двор гулять. Пришла, устала. Дыхание трудное. Села к столу, я увидел ее утомленный вид и тогда сказал ей (вышенаписанное).
АА: "Ну хорошо. Допишите вот это стихотворение".
Я дописываю и хочу уходить.
АА: "А я хотела еще Вам рассказать кое-что".
Я остаюсь сидеть, АА берет записную книжку и диктует мне около получаса сведения о Н. С.
Диктуя, вдруг говорит: "Как здесь дует" (от окна). Я предлагаю свое место. Пересаживаемся.
Я: "Вы совсем нездоровы, Анна Андреевна… Вы простудились?"
АА: "Простудилась… Я, кажется, заболеваю… Мне нужно завтра выступать, и я не знаю, смогу ли я…"
Я: "А где Вы должны выступать?"
АА: "Это благотворительно… Для студентов… В этой… Вы знаете… В Капелле", — вспоминает наконец АА.
Я: "Вы новые стихи читать будете?"
АА: "Нет, старые".
Прощаемся.
Я ухожу: "Когда же мне вновь прийти к Вам?" (Обрыв — В. Л.)
25.12.1924
АА должна была выступать на благотворительном вечере в Капелле, но не выступала.
26.12.1924
Обрывки:
О стихотворении к "Карте любви" в альбоме О. А. Кузьм.-Караваевой.
АА: "Я сначала не хотела Вам даже показывать его. Ничего в нем интересного нет. Н. С. подделывается в нем — вы понимаете — барышня, 16 лет, невинная, неумная, жила в Калуге… Ну о чем можно было с ней говорить? А Н. С. подделывается к ней. Этого совсем не нужно было".
Приглашена к Замятиным.
27.12.1924
Утром заходил к Фроману, который пишет сказку о мышонке, а потом к Лавреневу. Сей купил пишущую машинку за 90 рублей, сидит без гроша и радуется. В 3 часа ко мне пришел В. Рождественский и сидел до 8. Я не обращал на него внимания, работал по Н. Г., а он занялся переводом латинских стихов для антологии ГИЗа. В 8 часов с В. Рождественским пошел к АА (он раньше просил меня узнать у нее, может ли он прийти. АА ответила: "Пусть приходит"). У АА я сразу же сел переписывать альбом М. А. Кузьминой-Караваевой, и предоставил АА говорить с Рождественским. У них разговор не клеился: очень напряженно говорили о Судейкиной, об обстоятельствах ее отъезда, об антологии Голлербаха "Образ Ахматовой" (АА неодобрительно отзывалась). Вс. Рожд. пытался жаловаться на цензуру, по вине которой не печатаются его стихи, но когда АА сказала ему, что е е стихи цензура пропустила все без исключения, он умолк. АА пыталась всеми силами не показать В. Рождественскому производимого им на нее неприятного впечатления. Он старательно подлизывался и пытался было льстить. В 9 часов он ушел, и мы заговорили об Н. Г., о причинах, побудивших его жениться на А. Н. Энгельгардт, о ней самой… Прочел АА свои стихотворения — со стыдом прочел ("Я увидел глазами, где бредит…" и другое). Потом — 2 стихотворения Фромана (имени его АА никогда не слышала). После чаю опять переписывал альбом — до 2-х часов ночи. Сделала надпись на фотографии Н. С., которую подарила мне.