Из этого видно, что Николай Степанович хлопотал о том же Г. Иванове, который его бесчестит сейчас. Да надо только вспомнить, что говорят в своих воспоминаниях и С. Ауслендер, и другие — все они рассказывают, как Николай Степанович всегда выдвигал молодых.
Потом — издатели (а издатели, как известно, не меценаты: известно, как они стараются выжать все соки): Михайлов, издавший пять книг, Вольфсон, Блох — которому Николай Степанович продал книги за мешок картошки. Уже осенью 18 года, то есть получив деньги от Михайлова за пять книг, Николай Степанович голодал, не имея ни гроша, — велики же, значит, были эти деньги!
АА позвала из соседней комнаты Пунина. Просительно посмотрела на него, протянула ему руку, перебирая быстро тонкими пальцами… Сказала "детским" голосом: "Я хочу "домку" идти! Можно?" Смотрела на него с просьбой и с улыбкой. Шутила, Пунин задержал ее пальцы своей рукой… Помолчал, придумывая, что ответить. Потом, пытаясь шутливой интонацией скрыть недовольство, сказал: "Уж не знаю… Что Вам на это ответить… Можно или нельзя… — и совсем недовольный отошел, стал перебирать листочки с другой стороны стола: — "А зачем Вы хотите уйти?" АА стала ему объяснять, что не хочет мешать ему работать, что ему ведь штук пять статей надо написать сегодня… Пунин, не ответив определенно, ушел в спальню. Я сделал жест, показывающий, что хочу уходить. АА дотронулась рукой до моих колен… "Подождите…" Встала, пошла в спальню. Говорили они тихо. Пробивались сердитые интонации Пунина. АА с видом побежденной вернулась, села в кресло. Я понял, что Пунин настоял на том, чтобы она не уходила. Попрощался. Встал.
Я интуитивно угадал: через полтора часа по моем возвращении домой раздался звонок. Предлог был: "Перепишите мне планы стихов… Это только одна страничка…" — "Сейчас?" — "Нет, когда Вам это будет удобно". — "Вы пойдете домой?" — "Да".
16.11.1925. Понедельник
Днем я звонил 212-40. Ответила Аннушка и сказала, что АА не придет сегодня до вечера. Вечером я пошел к Куниной, с которой уговорился по телефону. Кунина меня обманула. Ее не оказалось дома. Я вернулся к себе. Узнал: АА только что мне звонила. Позвонил, и направился в Шер. дом. Пунин был дома. Сидел на диване и просматривал какую-то французскую монографию. АА сегодня оживлена и очень интересна. Объяснила мне, что целый день пролежала и только что встала, пришла сюда. "Почему лежали? Плохо чувствовали себя?" — "Просто не могла встать — и пролежала". Этим АА и объясняет свою оживленность. А я, напротив, сегодня хмур и чем-то недоволен. АА продиктовала мне (по моей вчерашней просьбе) вопросы. Как Браудо редактировал переводы во "Всемирной литературе"… Что хотел сделать Шилейко, и что ему сказала на это АА…
Сегодня — в черном шелковом платье и на левом плече — большой белый платок.
Стал читать стихотворение "Странник идет", но был прерван: "Я знаю это стихотворение. Дальше будет: "Вечером лампу зажгут в коридоре". Это нехорошее стихотворение. Читайте", — и я прочел его до конца. Откуда знает это стихотворение — не помнит. Другое стихотворение "Слепой", также известное, было выслушано без замечаний.
Был — недолго — в Мр. дв. Рассказывал о посещении меня О. Мочаловой, дурой-бабой, приехавшей из Москвы на два дня, со мной почти не знакомой, и явившейся ко мне, чтоб я непременно познакомил ее с Сологубом, Ахматовой и Пястом (!). Мне едва удалось отговорить Мочалову от похода к АА.
("А это сегодня было бы особенно неудачно: я плохо чувствовала себя".)
После прихода Пунина я ушел из Мр. дв.
17.11.1925. Вторник
В 11 часов утра я зашел к АА в Шер. дом. Она еще на вставала — лежала на диване в кабинете. Зашел я для того, чтобы исполнить ее просьбу: за прислугу, Маню, ей нужно уплатить два рубля страховки (с жалованья 16 рублей — с 1 октября по 1 ноября). Взял нужные бумаги. Пунин еще не был одет, когда я пришел. Оделся, вышел в кабинет. Стали искать "Мифку", в которой были эти бумаги. "Мифка" долго не отыскивалась. Нашли ее в ногах у АА на диване. Только нашли — опять исчезла. АА с виновато-кокетливым видом искала ее.
Я собрался уходить — АА протянула мне руку и жалобным голосом протяжно сказала: "Благодарю Вас, душенька"… Мы расхохотались, я сказал: "Вы всегда такая — испортит человеку жизнь, а потом жалобным тоном говорит!" Шутили, АА в хорошем настроении была.
Вечером, в половине седьмого, я опять пришел к АА. Со взносом ничего не вышло — разные формальности требуются, нужно расчетную книжку В. К. Шилейко, а он не дает ее, да Маня и не на него записана, а на АА.
Вечером Пунин проявлял фотографию — он сегодня при свете магния сфотографировал всех находящихся в квартире за обедом (АА, троих детей, А. Е. Пунину, ее брата с женой).
Я принес купленную мной сегодня книгу "Les fleurs du mal". Читала их, сидя за письменным столом. Читала много стихотворений — вслух и переводя те места, которые были мне непонятны. Читала "B n diction" — 12 и 13 строфы, сравнивала со стихотворением Николая Степановича ("У цыган"): "Correspondances" (первая и вторая строки "У цыган"). "А Th odore de Banville"; "Un fant me" (7-8 стр. — "Крест"), "Toute enti re", "XLIII", "Le flambeau vivant" ("Я сам над собой насмеялся"); "R versibilit " ("Подражание персидскому" — композиция, план); "L'autre spirituelle"; "L'invitation au voyage"; "Moesta et errafunda" ("Сентиментальное путешествие") и другие.
Я пошутил, что если в ее стихах так же порыться, то и в них можно найти что-нибудь общее с Бодлером. АА стала протестовать, сказала, что она очень хорошо помнит свои стихи и что есть только одно место, точно соответствующее ее строке: "Двадцать первое. Ночь. Понедельник". — Это: "Vendredi treize nous avons". Но — и АА, улыбнувшись, сказала: "Вот вам крест, клянусь, что это простое совпадение…".
Читали, разбирали, говорили, Пунин принес негатив, рассматривали…
Потом Пунин притащил аппарат и магний в кабинет и фотографировал на диване детей…
Я ушел в половине десятого вечера.
19.11.1925. Четверг
Сегодня день моего ангела. Я пригласил к себе АА и Пунина. АА, пообедав в Ш. д., ушла в Мр. дв., и была там до вечера. А вечером — в начале одиннадцатого пришла ко мне. Пунин пришел на несколько минут позднее (прямо с лекции из Инст. истории искусств). АА вошла, поздравила меня и дала мне подарок — переплетенную в шелк, старую любимую книжку, которую она годами хранила у себя — книжку стихотворений Дельвига. Я раскрыл книжку и прочел надпись: "Милому Павлу Николаевичу Лукницкому в день его Ангела. 19 ноября 1925 г. Мраморный дворец". АА поздоровалась с моей мамой (больше никого дома не было) и прошла в мою комнату. АА была в новом черном шелковом платье. Белый платок на одном плече. Белые шелковые чулки и черные туфли — все единственное у АА…