В 1906 г. АА была в Евпатории, и уже не может ничего утверждать об Николае Степановиче. Между прочим, брат АА — Андрей Андреевич — в 1906 году из Евпатории ездил в Ц. С. и вернувшись, сообщил ей, что Николай Степанович читал ему стихотворение ("И на карту поставил свой крест"). Это, следовательно, одно из самых ранних известных стихотворений после "Пути конквистадоров".
Проездом в Африку, в 1908 г. Николай Степанович также был у АА и был таким же, как в августе.
Я вчера много говорил с Вал. Серг. Срезневской о Татьяне Адамович. Та мне рассказала, что считает роман с Таней Адамович выходящим из пределов двух обычных категорий для Николая Степановича. (Первая — высокая любовь: к АА, к Мане Кузьминой-Караваевой, к Синей Звезде; вторая — "ставка на количество" — девушки, вроде девушек 20 — 21 года.) Роман с Таней Адамович был продолжительным, но, так сказать, обычным: романом в полном смысле этого слова. Валерия Сергеевна сказала, что однажды в разговоре с Николаем Степановичем она упомянула про какой-то факт. Он сказал: "Да, это было в период Адамович". — "А долго продолжался этот период?" Николай Степанович стал считать по пальцам. "Раз… два… три… — почти три года". Когда сегодня я рассказал об этом АА, она ответила: "Да… Не три года, но во всяком случае, долго… И это был совершенно официальный роман, Николай Степанович ничего не скрывал…"
Разговор с АА перешел к теме о враждебном отношении Николая Степановича к ней в последние годы.
АА не совсем понимает, чем такое отношение было вызвано. Развод не был принужденным. Отношения с ней прекратились задолго до 18 года. Развод был очень мирным — ведь в 18 году, уже после того, как развод был решен, они ездили в Бежецк, Николай Степанович был очень хорошо настроен к АА, да и тот разговор в Бежецке: "Зачем ты все это выдумала", — происходил с грустью, но без всякой неприязни. АА предполагает, что в теории Николай Степанович хотел развода с ней. Так, в Париже, думая о Синей Звезде, он себе, если бы рассчитывал на взаимность со стороны Синей Звезды: "Вот, разведусь с Ахматовой и…" — тут, должно быть, планы о будущем… Но на практике оказалось несколько иначе. Обида самолюбию несомненно была психологически объяснима тем, что все свои последующие неудачи, даже такой неудачный брак с Анной Николаевной, Николай Степанович мог относить за счет АА. АА сказала: "Развод вообще очень тяжелая вещь… Это с каждым десятилетием становится легче. Теперь — совсем легко… Но и теперь… Я помню, когда Всеволод Рождественский развелся с Инной Малкиной, он приходил ко мне и жаловался, что не знает, как себя вести, встречаясь с ней в разных местах… АА поставила вопрос, на который я ответил: предложил бы ей развод сам Н. С., если б она его не опередила?
— Предложил!
В частности — об А. Н. АА вспомнила разговор с человеком, "которого я бесконечно люблю и мнение которого для меня бесконечно ценно" — С Натальей Гончаровой: "Если бы Пушкин не был Пушкиным, и если разбираться в этом браке, то, может быть, нельзя было бы винить ее. Она просто была другим человеком, чуждым интересам своего мужа… Ее интересовали платья, балы, а мужа — какие-то строфы, какие-то издатели, какие-то непонятные и чуждые ей дела…". Мысль АА я продолжил тут уже в отношении к Анне Николаевне. Это просто был человек совершенно не подходящий Николаю Степановичу.
Да и несомненно этому есть достаточно примеров в воспоминаниях разных лиц — Николай Степанович не был безупречным мужем. Она его любила — это бесспорно, а ведь известно, какое количество романов Николая Степановича укладывается в рамки 18 — 21 гг. И он не скрывал от нее. И известны его презрительные отзывы об Анне Николаевне. Конечно, она была "козлом отпущения". "Физически", ведь на нее сваливалось все тяжелое состояние Николая Степановича последних лет — его озлобленность, раздраженность и т. д.
А ведь АА избрала, казалось бы, наиболее благоприятное для Николая Степановича положение: она замкнулась и нигде не бывала, ни на литературных собраниях, где могли быть встречи с Николаем Степановичем, ни у общих знакомых… Казалось бы, Николаю Степановичу это могло быть только приятно, о оказалось наоборот — он ее упрекал в такой замкнутости, в нежелании ничего делать, в отчужденности. В одну из встреч в последние годы Николай Степанович сказал такую фразу: "Твой туберкулез — от безделья"…
АА говорит, что, конечно, и она отчасти — какими-нибудь неосторожными фразами, переданными Николаю Степановичу, — могла вызывать такое отношение. А больше всего виноваты в этом сплетни. Были люди, которые всячески домогались ссоры между Николаем Степановичем и АА и старались вызвать в них взаимную вражду. АА не хочет называть фамилий. Но был и Рождественский, да и без Корнея дело не обошлось. А, получив от АА фразу, что фамилий она называть не хочет, не стал спрашивать, но некоторые мысли у меня возникли…
АА рассказала о нескольких встречах в последние годы. Так, в январе 1920 года она пришла в Дом искусств получать какие-то деньги (думаю, что для Шилейко). Николай Степанович был на заседании. АА села на диван в первой комнате. Подошел Эйхенбаум. Стали разговаривать. АА сказала, что "должна признаться в своем позоре — пришла за деньгами". Эйхенбаум ответил: "А я — в моем: я пришел читать лекцию, и — вы видите — нет ни одного слушателя". Через несколько минут Николай Степанович вышел. АА обратилась к нему на "Вы". Это поразило Николая Степановича и он сказал ей: "Отойдем"… Они отошли, и Николай Степанович стал ей жаловаться: "Почему ты так враждебно ко мне относишься? Зачем ты назвала меня на "Вы", да еще при Эйхенбауме! Может быть, тебе что-нибудь плохое передавали обо мне? Даю тебе слово, что на лекциях я если говорю о тебе, то только хорошо".
АА добавила: "Видите, как он чутко относился ко мне, если обращение на "Вы" так его огорчило. Я была очень тронута тогда".
АА не отрицает, что была несправедлива иногда в разговорах с Николаем Степановичем, не была в "примирительном" настроении к нему, огрызалась на него и т. д.
Помнит такой случай (кстати, он подтверждает и то, что, несмотря на вражду с Блоком, Николай Степанович вел с ним иногда беседы, встречаясь во "Всемирной литературе"):
Весной 21 года (в марте) АА пришла во "Всемирную литературу", чтобы получить членский билет Союза поэтов, который нужен ей был для представления не то управдому, не то куда-то в другое место. В. А. Сутугина написала билет и пошла за Николаем Степановичем. Вернулась и сказала, что он занят, сейчас придет и просит его подождать. АА села на диван. Ждала 5, 10, 15 минут. Подходит Г. Иванов, подписал ей за секретаря. Через некоторое время открывается дверь кабинета А. Н. Тихонова и АА видит через комнату Николай Степановича и Блока, оживленно о чем-то разговаривающих. Они идут вместе, останавливаются, продолжая разговаривать, потом опять идут. Блок расстается с Николаем Степановичем, и Николай Степанович входит в комнату, где его ждет АА, здоровается с ней и просит прощения за то, что заставил ее ждать, объясняя, что его задержал разговор с Блоком. АА отвечает ему: "Ничего… Я привыкла ждать!" — "Меня?" — "Нет, в очередях!" Николай Степанович подписал билет, холодно поцеловал ей руку и отошел в сторону.
АА вспоминала опять приход Николая Степановича с Георгием Ивановым к ней перед вечером Петрополиса. Подробности этого у меня уже записаны раньше. АА добавила только, что она была очень тогда расстроена смертью брата (Андрей Андреевич отравился после смерти своей маленькой дочери). И что она совершенно не понимает, как мог Николай Степанович усиленно звать ее пойти с ним в Дом Мурузи — в веселое, для легкого поведения место — и обижаться, что она отказалась. Должен же он был понять, что получив такую печальную весть, веселиться не ходят. АА добавляет, что, конечно, разговор велся бы в иной форме, если б не присутствовал Г. Иванов. Присутствие Г. Иванова и очень стесняло разговор, и очень раздражало АА…