АА говорила о том, что в 9 году взаимоотношения Гумилева и Анненского несомненно вызывали влияние как одного на другого, так и другого не первого. Так, теперь уже установлено, что в литературные круги, в "Аполлон", вообще в литераторскую деятельность втянул Анненского Гумилев, что знакомству Анненского с новой поэзией сильно способствовал Гумилев… Известно и раньше было, что Анненского открыл (для Потемкина, Кузмина, Ауслендера, Маковского, Волошина и т. д.) Гумилев. Об этом пишут в своих воспоминаниях и С. Ауслендер, и Волошин (даже враждебный к Гумилеву Волошин!), и другие…
Я ушел от АА около 9 часов.
11.12.1925
Была в театре.
12.12.1925
Я пришел в 3 часа. Лежала одетая, свернувшись клубочком, и покрытая одеялом. Не читала, потому что было уже темно — в Мр. дв. ток включают намного позже того, как уже стемнело.
Скоро пришел Пунин, а я поехал в магазин за вином — сегодня в 6 час. вечера приедет М. Лозинский — она получила от него открытку.
Купил бутылку мадеры, печенья и вернулся в Мр. дв. АА хотела угостить меня вином, но я поблагодарил и отказался… Приехал — АА в столовой говорит мне: "Спасибо, душенька". АА заметила, что я не люблю "душеньки". Рассмеялась и говорит: "Как я угадала? Не буду, не буду больше". Просидев еще несколько минут, я ушел.
16.12.1925
Был у Тихоновых. С Марией Константиновной я говорил о старинных французских и немецких книгах, о русских былинах… Пили чай с пирожными. Пробыв у них часа два, я поехал домой.
На этих днях мне пришло в голову издавать книжку своих стихов. Советовался с Н. Тихоновым — он рекомендует сделать это. В воскресенье утром у меня была Люда Попова, и я ее расспрашивал о том, как она издавала свою книгу — о технике доставания разрешений и о прочем. Читал ей намеченные для книжки стихи. Потом она мне читала свои, новые — два-три прочла. За эти дни я прочел книгу "Песни Скальдов и скандинавские народные саги" (изд. Чудинова). Обнаружил все источники "Гондлы", повлиявшие на "Гондлу" места (рельеф "Песнь Краки").
Часов в 8 вечера мне позвонила АА, и я пошел к ней в Ш. д. Пунин был дома, но пошел в спальню, лег и читал книгу. А мы были в кабинете, Говорили на разные темы.
Об Анненском в "Пути конквистадоров". Был Лозинский, З., Г. Иванов, Мариэтта — т. ч.
"Бодлер — очень огорчился".
"Я Вас из Ломоносова и из Майкова выведу".
Встретила Пяста. О Мандельштаме 160 рубл., 32 строчки уже напечатаны, а 8 ужасные — басня. Предлагал в "Красную газету" ("Хоть Мандельштам и предупреждал, чтоб не приглашала, а я Вас все-таки приглашаю"). Нес корректуру декламац. сборника. Цензура вычеркнула одно стихотв. — и это стихотворение АА "Страх".
О Гер. Педере. (Знал наизусть, читал Анненскому.) Письмо от 12 ноября — последнее письмо Маковскому о том, что стихи не приняты, очень обыкновенное и т. д. Стихотворение "Моя тоска" — 12 ноября. Очень страшно… По-видимому, отослал письмо и потом написал стихи… Лозинский: встретился с Волошиным, и подали друг другу руки. "Так что этому не нужно придавать слишком большого значения".
17.12.1925
О Шилейко — женится на Котовой (19 лет). Говорил раньше. Письмо — "с января мы с тобой зарабатывать много будем". Развод. "Замуж выйдете?" — "Нет, мне не за кого…" Это сами Котовы говорят. Деньги — в университете — отослать. В Академии сегодня получила — за квартиру и за Тапу. Сегодня к управдому пойду — за квартиру. Семирамида. Была у Срезневской сегодня. Ребенок здоров. О Мане — застраховать…
О Лозинском — шел на банкет… Очень милый, очень хороший был и очень несчастный. Рассказывал все, что уже известно. Самое худшее, что может быть — ничего не помнит. Хочет, но не может. В лоб поцеловал.
"Revenons nos moutons" — Кривич — о трилистниках. Убили Анненского — письмо Анненского к Маковскому, письмо в Аполлоне. "Моя тоска".
"О Волчце".
В типографии с меня спросили 100 рублей (1000 экз.), а продавать такую книжку в магазины можно копеек по 35. АА вспоминает, что в то время, когда она издавала "Вечер", условия были совершенно другие. (Стоила книжка что-то около 100 рублей.) АА говорит, что сейчас нет спроса ни книги, а потому нет и предложения.
— Совершенно не то было, например в 21 году, когда и Рождественский находил издателей, и т. д. А если сейчас не издаются стихи — то только потому, что нет на них спроса.
(АА, как об аксиоме, говорит, что спрос рождает предложение, а не наоборот.)
Во 2-м часу к АА пришла Маня, стала топить печку, а около 2-х пришла Л. Замятина. Замятина спросила АА о том, в каком положении дело в отъездом АА в Царское Село. (Значит, АА хотела ехать в санаторию.) АА отвечает, что не поедет, потому что нет денег. "А Вы не получили разве за декабрь?" — "Получила, но послала в Бежецк".
Замятина рассказывает о своих семейных делах, о том, что у Евгения Ивановича заболела мать и он срочно уехал к ней.
В 2 часа дня я попрощался и поехал домой.
27.12.1925
Вечером направился к М. Фроману. Пришел к нему в 9 1/2. У него — нечто вроде вечеринки, собрались: Лавреневы, Спасский с С. Г. (его женой уже дня 4 — 6), Баршев, Эрлих, Вера Кровицкая.
Говорили о самых разных разностях. Лавренев — о политике, о пьянстве всем "содружеством" у Баршева в Сочельник, рассказывал легенды из свое жизни. Баршев лебезил перед Наташей Лавреневой, Эрлих болтал о каком-то необычайном психиатре, о литературе, пел песенку блатную, рассказывал анекдоты о Сергее Есенине — о том, как Есенин читал стихи проституткам в ночлежном доме и одна из них зарыдала, чем очень тронула Есенина, порадовавшегося, что его стихи могут шевелить сердца. Но потом оказалось, что та, которая зарыдала, была глухая. Каплун, Спасский — болтали со мной о зимнем спорте, о лыжах, о коньках, Эрлих тоже примкнул к нам. Ида Наппельбаум хозяйничала. Все вместе ругали книжку Н. Чуковского "Приключения профессора Задыки". Ужинали, пили Шато Икем, а в начале 2-го я со Спасскими ушел и, расставшись с ними у Инженерного замка, направился домой.
28.12.1925
В половине 12-го я пришел к АА, чтобы взять у нее деньги и отправить их Шилейке в Москву. АА лежала и очень плохо чувствовала себя. У нее дикая бессонница. Сегодня она спала ровным счетом 2 часа, а вчерашнюю ночь совершенно не спала — то есть так, как не спят, когда играют всю ночь напролет в карты. Такая бессонница у нее все последнее время, а днем она — "как мертвая". Все же встает, выходит — и вчера, и третьего дня обедала у Срезневских. Я прочел ей воспоминания Лозинского, то, что он мне сообщил позавчера. АА нашла, что Лозинский сообщает дельно, хоть и очень плохо помнит. Но во всяком случае — все это нужно. Показал ей найденную пьесу Николая Степановича — "Охота на носорога". АА перелистала ее, но отнеслась к ней без интереса и даже не прочла. Она знает, что это вещь "халтурная"…
Говорили о работе. Я жаловался на свою плохую память. АА удивлялась этому и сказала, что ей это так же трудно себе представить, как человеку с очень хорошим зрением трудно представить себе близорукость, и так же, как ей самой трудно представить себе очень тонкий слух. (АА страдает недостатком слуха — он у нее "завуалирован" после очень давней кори. АА даже вспомнила как пример — в Бежецке часто говорили ей: "Слышишь бубенцы", — и АА прислушивалась напряженно и ничего не слышала. Но, во всяком случае, сказать, что АА плохо слышит, — нельзя. Недостаток этот — в очень незначительной степени.)