(1916)
Я читаю значение, но путаюсь — Бо-р-ис, — АА поправила: "Борис… Анреп"… А вы разве не догадались по письму Коли? Помните, он пишет — что Борис Анреп о тебе вспоминает и т. д.?.. Подумайте, как Коля был благороден! Он знал, что мне будет приятно узнать о нем (об Анрепе — П. Л.)… (Н. С. знал, что АА любит Анрепа.)
(Письмо Н. С. из Лондона в 1917 г.)… АА с мягкой нежностью это говорит.
"Царевичем" поэмы "У самого моря" АА предсказала себе настоящего "царевича", который явился потом.
1915. Конец января — начало февраля. У М. Л. Лозинского читала только что законченную поэму "У самого моря". Присутствовали: Н. Гумилев, В. К. Шилейко, Н. В. Недоброво, В. Чудовский, Е. Кузьмина-Караваева…
Н. С. и АА обедали вместе на Николаевском вокзале. АА говорила о "нем", жаловалась, что он не идет, не пишет… Н. С. ударил по столу рукой: "Не произноси больше его имени!". АА помолчала. Потом робко: "А можно еще сказать?". Николай Степанович рассмеялся: "Ну, говори!"…
Пообедав, вышли из буфета, направляясь к перрону. Вдруг тот, о котором только что говорили, встречается в дверях. Он здоровается, заговаривает. АА с царственным видом произносит: "Коля, нам пора", — и проходит дальше.
Н. С. предлагает пари на 100 своих рублей, против одного рубля АА, что этот человек ждет ее у выхода. АА принимает пари.
При следующей встрече Николай Степанович, не здороваясь, не целуя руки, говорит: "Давай рубль!".
Раньше никогда не носила креста. "А теперь надела — нарочно ношу"… Только этот крест, золотой, на золотой цепочке, — не ее крест. Своего давно нет.
О том, каким милым был В. К. Шилейко, пока она не переехала в Мр. Дв., а когда переехала, стал опять свою власть проявлять…
Когда в 1924 году ездила в Москву, не было отбоя от посетителей и посетительниц. Ей не дали покоя ни на одну минуту. В течение целого дня не могла ни на полчаса прилечь — вконец замучили ее. Вечером, за полчаса до выступления, когда стала одеваться, раздался стук в дверь — три неизвестных девицы пришли читать свои стихи. АА пыталась от них отделаться, сказала им через дверь, что одевается, что через полчаса ей ехать нужно. Девицы настаивали: "Так вы одевайтесь, только пустите нас, мы вам мешать не будем"… Пришлось пустить их, продолжала одеваться, а девицы тем временем читали стихи.
Я спросил: "Значит и теперь, если Вы поедете, Вас замучают?"
АА: "Теперь бы никто не пришел… О, Володя умеет это! Он никого не пустит…"
Все, кто ее любил, — любили жутко, старались спрятать ее, увезти, скрыть от других, ревновали, делали из дома тюрьму. По свойствам своего характера она позволяла себе не противиться этому. Ей страшно причинить человеку боль.
Убежденно говорит о себе: "Я черная"…
В подтверждение рассказала несколько фактов.
Никогда не обращала внимания на одного, безумно ее любившего. У него была жестокая чахотка, от которой он и умер впоследствии.
Однажды, встретившись с ним, спросила: "Как ваше здоровье?". И вдруг с ним случилось нечто необычайное. Страшно смешался, опустил голову, потерялся до последней степени. Очень удивилась и потом, через несколько часов (кажется, ехали в одном поезде в Ц. С.) — спросила его о причине такого замешательства. Он тихо, печально ответил: "Я так не привык, что Вы меня замечаете!".
АА — мне: "Ведь вы подумайте, какой это ужас? Вы видите, какая я…".
В течение своей жизни л ю б и л а только один раз. Только о д и н раз. "Но как это было!"
В Херсонесе три года ждала от него письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько верст ходила на почту, и письма так и не получила.
Закинув голову на подушку и прижав ко лбу ладони, — с мукой в голосе:
"И путешествия, и литература, и война, и подъем [6], и слава — все, все, все, решительно все — только не любовь… Как проклятье! Как (… [7])… И потом эта, одна, единственная — как огнем сожгла все, и опять ничего, ничего…"
О браке с В. К. Шилейко.
АА: "К нему я сама пошла… Чувствовала себя такой черной, думала очищение будет"…
Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю.
Шилейко мучал АА — держал ее, как в тюрьме, взаперти, никуда не выпускал. АА намекнула, что многое могла бы еще рассказать об его обращении с нею (тут у АА, если заметил верно, на губах дрожало слово "sadiste", но она не произнесла его. А говоря про себя, все-таки упомянула имя Мазоха…).
Когда жила с В. К. Ш., постоянно, часами, подолгу, под его диктовку писала (тут же переводимые им с листа) работы, касающиеся Ассирии, Вавилонии, Египта.
О Н. Н. Пунине.
АА рассказывает о том, что Пунина не зовут к себе те, кто приглашает ее. Считают, что она — Гумилева и никто больше с ней не может быть. К Пунину отношение отрицательное — о нем при ней говорят возможно меньше и совершенно не считаются с взаимоотношениями АА и Пунина.
Родные его сердятся, что его репутация погибла (он, создавая себе карьеру, был коммунистом, а теперь его считают правым и не внушающим доверия).
Пунин на то, что его не зовут в дома, где бывает АА, не обращает внимания.
АА: "Не обращает внимания, но иногда очень сердится".
АА познакомилась с А. Лурье 8 февраля 1914. Несколько свиданий было, потом расстались…
О том, что это знакомство произошло еще в 1914 г. (а не позднее), и о том, что тогда же оно не прошло "безнаказанно", — почти никто не знает. Потом АА (тогда) уехала в Слепнево.
А. Лурье был мужем О. А. Судейкиной, долго. Оля Судейкина его бросила из-за какого-то мальчика, еврея, очень некультурного. Мальчик этот, конечно, через две недели пропал…
2-го марта вечером была у Ф. К. Сологуба, было очень скучно ("скучнее, чем на эстраде") — было много чужих. АА не выдержала и сбежала вместе с Замятиным. Они ее повели в Союз Драматических писателей, где было еще скучней, от Вс. Рождественского, от Баршева, от Изабеллы Гриневской, от всех ужасных, специфических дам…
В трамвае, по пути к Ф. Сологубу, встретила П. Е. Щеголева.
А. Лурье решил вырвать АА от Шилейко… За Шилейко приехала карета скорой помощи, санитары увезли его в больницу…
Я: "А предлог какой-нибудь был?"
АА: "Предлог? — у него ишиас был… но его в больнице держали м е с я ц!"
За этот месяц случилось: Лурье предложил АА перебраться на квартиру к ним, АА переехала, поступила на службу в библиотеку Агрономического института, получила казенную квартиру на Сергиевской 7, и жила там 20-й и 21-й годы (Поправка АА от 29.III.1925).
АА: "Когда В. К. Шилейко выпустили из больницы, он плакался: "Неужели бросишь?.. Я бедный, больной…". Ответила: "Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне". — Володе это очень не понравилось, но переехал. Но тут уж совсем другое дело было: дрова мои, комната моя, все мое… Совсем другое положение. Всю зиму прожил. Унылым, мрачным был…
Потом Лурье заставил бросить службу — я в библиотеке служила. Говорил, что если не брошу, — будет приходить на службу и скандалы устраивать… Он не хотел, чтоб я служила, — я больна была… Он ко мне очень хорошо относился… Потом я с ним была… Он хороший, Артур, только бабник страшный… У него был роман с Анной Николаевной (от него я узнала о романе А. Н. с Г. Ивановым)… Потом решил уехать за границу. А я очень спокойно отнеслась к этому. Его пугало мое спокойствие… Когда уехал — стало так легко!.. Я как песня ходила… Писал письма — 14 писем написал, я ни на одно не ответила… Мать его приходила узнавать обо мне — он ей писал. Матери я сказала: "У нас свои счеты"… Она стала говорить: "Да, конечно, я знаю, он эгоист" — и ушла… Потом, через Акцентр узнавал — он служил там… Просил узнать, где, жива ли она…