...
Когда свет отступил, оказалось: камень исписан зазубринами и непонятными клинышками. То, что философ писал на песке, разгладила и унесла с собою волна света.
Он решил вернуться - часовни уже не было, но гряда мусора, собственно Лимб, существовала. Вернуться он тоже опоздал - там, где привык сидеть Сократ, теперь торчал всего лишь колышек. Бенедикт присмотрелся - этот колышек всадили косо, как для солнечных часов; да и не колышек это вовсе, а тот самый ржавый костыль из сердца Сократа. Теперь, значит, Сократ освободился. Он, заметный еще из-за шляпы и посоха, медленно уходил влево, к очарованным философам и романтическим поэтам. Бенедикту туда дороги не было - всю жизнь его выручали куда более глупые и грубые решения.
╖ 3
О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим,
Спящий мотылек!
Басё
Сократ уходил налево, чтобы рассказать трем мистикам, что произошло с Лене и Лотаром? Сократ освободился? Бог весть.
Бенедикт, чуть касаясь пыли, двигался назад, и подымала его от поверхности холодящая, словно мята, легкая злость. Итак, все началось с Игнатия - ценой его покоя было заключение Простофили в Аду; пусть так - на это Бенедикт в спешке, горе и растерянности согласился сам. Но: что потом? К Йозефу откочевали его неграмотные чиновники. Исчез (или не исчез) Акакий Акакиевич. Потом покинул Преисподнюю Людвиг и каким-то образом завершились мучения падре Элиа. Ушел прогуляться Сократ. Обо всем этом с Бенедиктом никто не договаривался - его огибали все они, так колесницы огибают поворотный столб и набирают скорость; так акробат отбрасывает более не нужный груз и делает длинный прыжок. Но он, Бенедикт, не груз и не столб. Либо кто-то может стать грузом или столбом и для него. Что сказал Гераклит-Сократ: "Не я - твоя Сфинкс. Я - не твой Сфинкс"? Ему неведома история Крысолова. Но какой-то толчок могли дать эти дети, Лене и Лотар, которым понадобились вечная юность и любовь. Лотар, дурачок, прицепился к живой девчонке и затащил ее сюда...
Бенедикт, сердито хихикая, думал о том, не стоит ли и ему опереться на девчонку, если умные мужчины под его напором расточаются и рассыпаются в прах. Единственная глупая живая девчонка, с которой он был знаком в Аду, расцветила его бока радужными полосами и приделала дополнительные рога. Она была жива, попала в Ад по глупости и выбралась оттуда совершенно случайно. Она так она, хотя вот это по-настоящему смешно.
***
Лимб превратился в призрак веселого, полубезумного разума человеческого, стал чем-то вроде Летучего Голландца. Корабль-призрак завяз в песке и более никуда не увезет.
В Преисподней нет постоянной топографии. Ее дороги приводят в странные места, нужные места, ненавистные места - в места знакомые. Так Бенедикт вернулся в старый архив.
В любом архиве есть позабытые хранилища. В этом можно было выбирать - чердаки или подвалы. Раб Бенедикт выбрал чердак, раскопал там сугробы пыли и извлек древнюю картотеку и свинцовый грифелек. Карточки - это краткая история души и рекомендации, у них чистая обратная сторона. И он начал писать, то ли опираясь на истории мертвых душ, то ли как-то отталкиваясь от них - так канатный плясун отбрасывает груз и делает длинный прыжок. Он писал о соотношениях Ужаса, Отвращения и Надежды, о том, как ужас внешне может напоминать гордыню или порождать ее, о вездесущих и связанных Тревоге и Скуке. Это было окончанием его прижизненных работ, что потонули в книжном море Людвига Коля (тот считал души прозрачными и пустыми, ему не нравилась водянистость, обстоятельность и некоторая примитивность сочинений бывшего ректора). Но сама душа водяниста и примитивна, выделения душ смешиваются, души пропитывают ими друг друга и искажают... Наверное, потому-то следы свинцового грифеля и впитывались в карточки подобно воде, и исчезали. Но Ад коробился под воздействием этих капель - с запросами стали прибегать куда реже.
Когда истерся грифелек, Бенедикт уселся в углу на кипу ненужных бумаг, завалился плечом на стену и задремал. Прежде он не видел, чтобы кто-то в Преисподней мог спать. Снилась ему маленькая пестрая рыбка, вроде бы пескарь. Пескарь этот боялся всего и не надеялся, что пестрота надежно спрячет его. Он заживо похоронил себя под обрывом, выцвел окончательно, ослеп и уснул в норке. А снилось ему, будто бы он заглатывает щуку за щукою. Невеселый и правдивый сон... Бенедикт чуть не проснулся, тоскуя о водяных бликах на дне, прислонил к стене другое плечо и увидел новый сон. Тоже про рыбу. Кто-то выпотрошил воблу (оставив молоки) и выветрил ей мозги. Стала вобла жить на суше. Незаметной, тихой тенью подходила и говорила банальности, а банальности эти превращались в мысли, в общественное мнение. Мысли эти сплетались в паутину, там сушились новые воблушки, но они уже молчали и не сохраняли молок и икры. Жуткая сказка. Даже в Преисподней такого почти не было - этакое возможно только в дольнем мире.
Смеялись двое детей, потом чего-то испугались и рассорились. Бенедикт проснулся во сне и прислонился к стене спиной. Перед ним раскрылся зеленый вид - очень крепкая береза, суховатая трава цветет метелками, а чуть дальше - просторный деревянный дом с мезонином. Он серый в серебро, старый, и Бенедикта встретили бы там с благожелательным любопытством - но вот только мешает собака, похожая на маленького волка. Она кинулась было с лаем, но осела на грудь и припала к земле, замолчала. Бенедикт грустно подумал: "Я все еще мертв" и проснулся.
***
Девочку воспитывали в стандартной советской семье - мама и бабушка. Мама преподавала русский язык и литературу (сейчас, когда не так много оставалось до Первого Сентября, она пропадала в школе и жаловалась на то, что делать там нечего, а сидеть в учительской почему-то надо), а бабушка вышла на пенсию, когда заметила, что боли в пальцах мешают ей быстро вязать узлы, а колени и спина требуют сесть, даже если операция в разгаре. Папа пропадал где-то на северах, присылал алименты и подарки. Это еще ничего, что так - у некоторых папы меняются чуть ли не каждый год, и все пьют. Итак, в квартире жили - бабушка, мама и еще три кота. Каждый из котов выбрал какую-нибудь одну хозяйку. Девочку очень любил толстый полосатый Васька, ее ровесник. У Мосея, кота бабушки, рыжие уши и хвост, а сам он считается белым. Однажды кота решились вымыть, и потом бабушка неделю ходила с медовым компрессом на пальце. Мосей - его сперва назвали Муськой (бабушка очень смеялась - это она-то, оперирующий гинеколог, перепутала кота с кошкой!), а потом нарекли за вороватость в честь Мосия Шила. Он был некрасив - ноги длинные, морда узкая, но самый боевой из всех. Третий, дымчатый красавец Тиша, принадлежал маме. Ему одному разрешалось сидеть на стопках тетрадей, когда мама долго проверяла сочинения (и немало при этом веселилась). Коты почти не ночевали дома и жили в основном на улице.
Сегодня, в начале августа, девочка заскучала. Когда она была маленькой, то начинала капризничать и плакать часа за два до того, как пойдет дождь. Сейчас она об этом не вспомнила и стала думать о другом. Мама, как всегда, ничего конкретного не велела. Это беспокоит. Мама будет ругаться, если что-то ей нужное сделано не будет. То ли надо погладить белье, то ли хлеба купить, то ли пыль вытереть. И обязательно полить огородик - все, кроме лука, он уже начал подсыхать, что он него и требовалось Но все равно непонятно: для чего надо гладить носки и трусы, если они, надетые, все равно расправятся и в придачу никто их не увидит? Но мама считает, что это надо. А бабушка тоже говорит, что надо, потому что горячий утюг обеззараживает. Пока время еще есть, нужно делать дела так, чтобы мама это видела, чтобы она застала девочку за работой. Иначе не заметит сделанного и все равно будет ругаться. Так что время есть еще, но делать-то нечего!