Техасец воспринимал это спокойно, почти как должное – исчезла всякая способность удивляться. Копошащийся ужас закрыл Шамбло до самого пояса и продолжал спускаться ниже. Разворошенное гнездо красных, безглазых червей… Еще они напоминали кишки, выползающие из распоротой утробы какого‑то фантастического чудовища, – кишки, обретшие собственную жизнь.
Шамбло закинула мерзостное сплетение «волос» за спину, и Джо с ужасом осознал, что сейчас она повернется. Еще мгновение – и девушка посмотрит на него. Вряд ли он сможет зажмуриться, отвести взгляд. В этом тошнотворном зрелище была какая‑то странная, болезненная привлекательность…
Девушка поворачивалась. Чудовищные змеи, спадавшие теперь до самого пола, откликнулись на медленное движение головы судорожными волнами.
Взгляд Шамбло был как удар. Волна дрожи, зародившаяся бесконечно далеко, где‑то в области крестца, пробежала вдоль позвоночника, сковала голову и мгновение спустя исчезла. Техасец Джо почувствовал, как по телу струится ледяной пот. Но все это не имело никакого значения, потому что бездонный, бесконечно долгий взгляд зеленых, как майская трава, глаз предвещал нечто, чему нет и не будет названия, нечто невозможное, головокружительное, манящее, а беззвучный голос искушал его странными, непонятными обещаниями.
Шамбло встала.
Вытянув вперед руки, она раздвинула живую завесу, скрывавшую смуглое, прекрасное тело, закинула две тяжелые, непрестанно шевелящиеся пряди за спину и смущенно улыбнулась. Юная, очаровательная девушка с отвратительными змеями вместо волос. Медуза Горгона.
Осознание этого пришло из туманных глубин незапамятного прошлого, выплыло иллюстрацией из старинной, чудом сохранившейся книги, прочитанной в детстве… Шамбло широко развела руки. В простом, предельно откровенном жесте таился призыв такой силы, что Джо стряхнул с себя оцепенение и медленно, словно находясь в гипнотическом трансе, встал навстречу красоте, одетой в живой, умопомрачительный ужас.
Но и в холодном кипении влажной, ослепительно алой массы тоже была своя красота – красота безумия, леденящая красота, более жуткая, чем самое отвратительное уродство.
В голове Техасца снова зазвучал вкрадчивый голос, обещавший невозможные ласки, невероятные наслаждения. Глаза Шамбло горели прозрачной изумрудной зеленью, и сквозь темные пульсирующие разрезы кошачьих зрачков взгляд Джо проникал в беспросветную тьму – тьму, готовую поглотить его…
Губы Шамбло затрепетали. В тишину, в плавное покачивание прекрасного тела, в холодный, змеящийся ужас ее… ее волос вплелся страстный, торжествующий шепот:
– Теперь… я буду… говорить с тобой… на своем языке, мой любимый!
Тихий голос звал и ласкал, обещал и принуждал, сладкой нежностью проникал в потаенные глубины сознания. Техасец Джо содрогался от ужаса и ненависти, однако слепо повиновался приказу.
Руки скользнули под теплую, влажную, тошнотворно копошащуюся завесу, смуглое, невероятно гибкое и податливое тело прильнуло к его груди, нежные руки страстно обвили его шею…
Тысячи раз повторится все это в ночных кошмарах, которые не оставят Джо до самой смерти. Тошнотворный запах не давал вздохнуть, толстые, жадно дрожащие змеи покрыли каждый дюйм его тела. Они извивались и скользили, липкая влага и тепло, исходящие от них, без помех проникали через одежду.
Техасец вспомнил недавний сон – сон, превратившийся теперь в реальность, ибо нежные, настойчивые ласки теплых влажных змей доставляли ему невероятное блаженство, вызывали экстаз сильнее любого плотского наслаждения, рождали восторг, проникавший в самые темные, неизведанные глубины души. Окаменев, он не мог пошевелиться в их липких объятиях, его охватила безмерная, сокрушительная слабость… Затем словно что‑то оборвалось внутри, и Джо прекратил тщетную борьбу, он погрузился в тьму забвения, где не было ничего, кроме бешеного, всепоглощающего экстаза.
Меж тонко очерченных бровей молодого венерианина сошлись морщины. Оказавшись в полумраке холла, он достал из кармана ключ и начал торопливо подниматься по лестнице. Белокурый изящный Ярол хранил на лице выражение полной, чуть ли не ангельской невинности. «Ангел?» – усомнился бы чуть более внимательный наблюдатель. Скорее падший ангел – правда, лишенный мрачного сатанинского величия. А за долгие годы головокружительных авантюр, заслуживших ему, так же как и Техасцу Джо, почетное место в списке людей, наиболее ненавистных для Патруля, в уголках ангельского рта обозначились жесткие саркастические складки…