— Ох уж эти русские! Они совсем помешались на охране нравственных традиций. Отсюда и ваша дикая жестокость! И, кстати сказать, твоя патологическая ревность!
— С моей ревностью давно все ясно. Ты была права, когда говорила о природе женщины, которую мы будто бы не учитываем. Корень зла это злое и нсвоздер-жанное сердце, как сказали бы наши теологи. Провоцирующее начало в святая святых, игра с огнем, наконец, безответственность в самом ответственном вопросе, — вот, пожалуй, истоки, порождающие эту болезнь, которая и не болезнь вовсе, а мученический крест. Почему наши горе-доктора присобачили к ревности эпитет "патологическая"? Чтобы оправдать развращенную природу женщины? Конечно, для большинства людей, смирившихся с грязью жизни и принявших ее как данность, протестующий против нравственной мерзости будет казаться сумасшедшим. Страдание души, как бы назвал я ревность, — это дыхание любви, а любовь — начало жизни. Случается, когда и любовь называют патологической, а вслед за этим ненормальной признают и саму жизнь. Вот какая цепочка. И ведет она к вещам страшным…
— На земле есть прекрасный тормоз — институт прощения и покаяния. Он уравновешивает. Неужели ты хочешь нарушить эту гармонию?
— Я бы хотел создать новую.
— Даже тот, кто хотел создать мир негибнущим, умер и не достиг своей надежды. А ты мечтаешь о высшей гармонии в погибающем мире!
— Ревность не должна быть патологической, — упрямо настаивал Иван. — Это на руку провокаторам. Мы должны эволюционировать в нравственной жизни. Злые и невоздержанные сердца нуждаются в очищении и переориентации.
— А как быть с гретхенфраге? — лукаво поддела его Афобия.
— Здесь я пока бессилен, — тихо ответил Иван. — Но думаю, что на него даст ответ генная инженерия. Надо только немного подождать.
— Ждите. Вы народ терпеливый. А мы будем действовать.
8. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Очнулся он от удара виском о корневище дуба, вылезшее из земли. Очевидно, его усадили, прислонив к стволу дерева, но он упал. Приподняв голову, Иван увидел над лесом заходящее солнце, а справа — удаляющиеся фигуры Антека и Афобии. Вот они подошли к аппарату, скрылись в нем, и вот все исчезло. Они его возвратили, как и обещали…
Иван встал на ноги, которые казались ватными. Кружилась голова, и слегка подташнивало. Надо было как можно скорее выбираться на станцию и уезжать из этого проклятого места. Бросив этюдник со стульчиком, он пошел, не разбирая дороги, спотыкаясь и бранясь.
В электричке ему стало полегче. За спиной играли в карты, впереди пел под аккомпанемент гитары волосатый парень. Рядом, уткнувшись в газеты, сидели пожилые люди. Казалось бы, ничего особенного. Но он ощущал на себе чей-то пристальный взгляд. Хотя ему уже было все равно, что с ним будет, факт слежки действовал угнетающе. А может, это инерция психики после пребывания на Антропии? Но нет. В этом деле он никогда не ошибался. И сейчас не ошибся, увидав на освещенном перроне вокзала зеленоглазого друга, которому он когда-то продавал свой опыт. Совпадений быть не могло, и поэтому он сам пошел навстречу старому знакомому.
Зеленоглазый улыбнулся и протянул руку.
— С возвращением, — поприветствовал он Ивана. — Вас ждет Иннокентий Алексеевич. Но время еще есть, и мы немного пройдемся.
— А кто такой Иннокентий Алексеевич?
— Председатель комиссии по проблемам человека. Мы получили кое-какую информацию о вашем пребывании на Антропии. У нас там есть свои люди. И председатель вами доволен. Кроме того, вы сейчас получите ордер на отдельную квартиру и другую работу. Правда, условия сверхсекретные, и поэтому нужно оформить соответствующие документы.
— А если я откажусь?
— Это исключено. Да вы и не откажетесь.
— Почему?
— Потому, что вам дороги судьбы России и славянской цивилизации.
— А по состоянию здоровья?