— Как это случилось?
— Он недавно женился, жена на четвертом месяце беременности, и они с ней поехали из Дубоссар на Украину за семенной картошкой. А когда возвращались обратно, их у развилки остановили. Проверили машину, ничего не нашли, отпустили. А тут перестрелка с обоих берегов. Они вернулись назад, чтобы поехать другой дорогой, а у развилки уже наши ворюги и идиоты, пацаны, которые хватанули оружие, и с ними еще два-три полицая. Сына вытащили из машины и начали бить ногами и чем попало. Жену его приволокли на передовую, и у плотины групповое изнасилование устроили. Потом засунули ей под платье гранату и стали пытать и угрожать, что взорвут ее, если она не скажет, сколько там людей. Держали до утра, потом отпустили. А сын пропал. Я уже обращался и к нашему прокурору; и к кишиневскому, и к Смирнову, и к Снегуру, и к Украинскому Президенту, и к руководству России, и в Венгерское посольство в Москву бумагу повезли… Нету его нигде. Он же ни в каких митингах не участвовал, никогда оружие в руки не брал. За что?.. — старик заплакал. — Я видел войну. Немцы такое не творили, как эти! Нет молдаван хороших и плохих. Есть сволочи, которые лезут с того берега, и у нас одна бойня. Я домой заходить не могу. Как прийду, мне кажется, как в тюрьме сижу. Ночую где попало. И не только я один. Тут все дома одни ночевать бояться…
Чем мы могли помочь этому плачущему старику? Пообещали написать об этом. И все. А едва он отошел от нас, женщины прошептали на ухо: “Приезжали люди из Кочиер и говорили, что его сына повесили в лесу, но мы его жалеем и молчим: пусть у него останется надежда”.
Выехав на окраину Дубоссар, шофер заглушил мотор.
— Все. Здесь уже все улицы простреливаются. Бегите от дерева к дереву до того бэтээра, там штаб.
В штабе к нам присоединились фотокоры из Киева, и мы, под прикрытием автоматчика, бросками перебрались за вал, от которого начиналась плотина Дубоссарской ГРЭС.
Станция остановлена, персонал покинул ее территорию, хотя поразительное дело — на сырой глинистой тропинке отпечатки каблучков женских туфель.
В зале пультов управления взъерошенные головы бойцов над мисками с супом. Их кормит удивительный человек — седая стройная женщина. К сожалению, подвела техника — пленка не записала, ее имя и фамилию, но мы назовем ее просто Учительницей.
— Я преподавала в музыкальном училище сольфеджио и теорию музыки, — рассказывала она о себе, ведя за собой нашу группу по открытой правому берегу стороне плотины. — Потом. вышла на пенсию, а как началась война, сюда перебралась: готовлю, кормлю ребяток, мою, стираю…
Автоматная очередь резанула воздух перед нами. Один фотокор упал с испугу, вся наша группа согнулась в три погибели, а Учительница глядела на нас свысока, ласково улыбаясь.
— А я пулям не кланяюсь! — весело крикнула она и побежала вперед. Ветер. рвал на ней платье, обнимая стройную фигуру, и казалось, что Учительнице не под шестьдесят, а немногим больше семнадцати.
Мы рванули за ней и, пробежав опасный участок, оказались в укрытии среди мешков с песком, кирпичей, железа. Едва начали разговор, румыны открыли по нам огонь. Все пригибались, кроме Учительницы, стоявшей у продырявленного в нескольких местах швеллера, и командира, который приказал одному из бойцов:
— Ну-ка влупи ему, Вася, по первое число.
Вася взял автомат и со знанием дела всадил обойму куда-то в правый берег. Вставил другой “магазин”, но командир остановил:
— Хватит. Не шуми.
Румын стих и дал нам возможность несколько минут поговорить спокойно. Но тут запели пули с левого берега, со стороны “гребной” базы.
— Вон, видите, это микрорайон на окраине Дубоссар, — указал рукой командир туда, откуда стреляли. — Они ночью переправились на пароме — человек девяносто и несколько бэтээров — и захватили жилые дома. Из них и стреляют. А мы не можем отвечать, потому что там наверняка люди, старики, дети. Вон они, заразы, сегодня утром пристрелялись, пообедали и сейчас начнут. Так что вы давайте побыстрее и тикайте отсюда.
— Так здесь вам с двух сторон теперь — и в лицо и в спину?
— Как видите. Оно бы и ничего, если б было-то оружие нормальное. Вон у него, — он кивнул на гвардейца, стоящего рядом с Учительницей, — карабин аж 1943 года выпуска. Что мы им можем сделать? Ну, шины у бэтээров бьем, еще что-то в этом роде.