Я криво улыбнулся:
— Алексиевский, не лукавь. Идеи тебе нравятся, но немного смущает, как ты говорил, антураж. Но и в нем ты находишь свою изюминку.
Алексиевский развел руками и произнес:
— Так я ж ничего!.. — И снова засуетился. — Но их свободных поступков я так и не дождался. А надо было бы!.. Когда я начал делать снимки, то это свободное сборище, насколько я понял, свободно захотело разорвать меня на куски. И только врожденная способность к быстрому бегу, — он похлопал себя по выпуклому животу, — и запоздалая «маршрутка», водителю которой я переплатил гривну, позволили мне поставить свою волю к исчезновению выше их никчемных желаний.
И Алексиевский протянул мне три фотографии.
— Когда ты успел их сделать?
— Это стоило моему организму потере определенного количества нервных клеток и неопределенного количества клеток печени. Мы их уничтожили алкоголем с моим приятелем-фотографом Юрием Хиляльским. За мои же, кстати, деньги. Впрочем, сейчас ему его же родная жена уничтожает еще кое-что. А я снова убежал. К тебе. Потому что мне из дому до работы дальше, чем от твоей гостиницы.
— М-г-м… Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… За твою победную беготню предлагаю тебе взять новый псевдоним: К. О. Лобок, — пробормотал я, рассматривая снимки.
На первом из них существо плотного телосложения, с головой какого-то дьявольского монстра и просунутым между огромных клыков языком, вздымало руки вверх. На лоснящейся груди у него действительно болтался чудной крест, описанный Алексиевским. Рядом в кадр попала чья-то огромная рука, держащая факел. Его красный отсвет падал на накачанное левое плечо уродины, чуть ниже которого можно было различить замысловатую татуировку, заканчивающуюся выразительными цифрами «666». На заднем фоне виднелся кусок гранита скифской бабы, разрисованный красками из распылителя. Можно было ясно прочитать имя сатаны. Но написанное не церковно-латинскими, а английскими буквами. Последнее доказывало то, что местные сатанисты были не посвященными, а так — любителями.
На втором снимке, сделанном с немного большего расстояния, демоноголовый (маска, кстати, была сделана отлично) магистр, встав боком на своем возвышении, указывал на что-то, видимое лишь ему. Перед ним высилась изгородь из волосатых и стриженных почти под «ноль» затылков.
На третьей фотокарточке затылки развернулись, показав скрытые за ними молодые и немного ошарашенные лица. Лианна тоже попала в кадр, но ее лицо было переполовинено краем видоискателя. Михай, наверное, был за ним. Но теперь можно было различить юнца, который держал факел возле Магистра. Толстяк Айк, разинув рот и вылупив глазищи, уже поднял ногу, собираясь бежать вдогонку за «бедным евреем» Иегудиилом Шнеерзоном.
— Красавец, — постучал я по перекошенной роже. — Бесенок ты наш! А знаешь, Алексиевский, если б ты попал к этому парню, уж он бы тебе бока намял. Драться он умеет. Особенно с пожилыми донжуанами и растерянными журналистами.
Я снова взял первый снимок и, вытянув руку, рассмотрел его издали. Страшилище возле скифской бабы распалось на отдельные световые пятна.
— Кстати, господин Алексиевский, вы не определили, а кто же играет роль гременецкого магистра? Может, кто-то из твоих знакомых?
Алексиевский почмокал языком.
— Нет. К сожалению, нет. Ты же видишь, Роман, какая у него маска-маскировочка не хилая. Впрочем, в фигуре есть что-то знакомое. А может, мне только кажется. Столько народу за день пересмотришь, что вечером и самого себя в зеркале не узнаешь…
Вдруг пол гостиницы слегка задрожал. Алексиевский уставился на меня удивленным взглядом, а воздух всколыхнуло далекое то ли дыхание, то ли стон. Всколыхнуло и замолкло. И тишина стала еще жутче, чем этот звук, похожий на конан-дойлевский вскрик земли.
— Что это было, Роман? — сиплым шепотом прошелестел Алексиевский.
— Голос магистра, — мрачно пошутил я, прислушиваясь к тому, как в коридор из своих номеров выкатываются гостиничные жители.
3
Итак, мы «пошли в обход». Неприлично опухший и немногословный с перепоя Алексиевский, а также изможденный недосыпом и злой от «втыка», полученного по телефону из Киева, корреспондент «Аргументов» Роман Волк. А также третий член команды — наше неутолимое желание относительно успешного завершения своих журналистских дел. Кое-чем сильно подпорченных. У некоторых — водкой, женщинами и, соответственно, врагом человеческим — сатаной. У других — спешными постсемейными хлопотами.
Противостоял этой ослабленной троице плотный, коротко остриженный молодой человек с массивной золотой цепью на правом запястье, постоянно постукивающей о полированную поверхность стола во время энергичной жестикуляции. Молодого человека звали Евгением Морозом, и был он директором Юнакского рынка. Кстати, проделал он к этому креслу тернистый путь, начавшийся с появления в городе первого платного туалета.