Быстро сделав кадр, я вошел в помещение и посмотрел вверх. Там еще было полутемно: туда туман пока не добрался.
Рядом были еще одни двери, и я приоткрыл их, попав в большое помещение, по самую крышу набитое какими-то цилиндрами, трубами и вентилями. Дымка здесь стлалась только по полу, кое-где пузырясь небольшими холмиками с размытыми краями. Я уже было поднес фотоаппарат к лицу, когда услышал в помещении голоса. Что-то в их тоне насторожило меня, и поэтому я осторожно, прячась за трубами и цилиндрами, двинулся в направлении звуков.
Разговаривало двое. Выглянув из-за огромной облупленной камеры, я увидел Паламаренка со злым разгоряченным лицом и энергично жестикулирующими руками. Рядом с ним, спиной ко мне, стоял человек в неуклюжем пожарном костюме, нивелирующем все особенности мужского телосложения. Голову его покрывала каска, а правая рука, в которой что-то поблескивало, была заведена за спину. Паламаренко и неизвестный были так увлечены разговором, что не обращали внимания на дымку, в которую уже погрузились ступни их ног. Прячась за оборудованием, я подобрался еще ближе.
— Передай ему, — шипел от какой-то непонятной мне злости Паламаренко, — что ничего у него не выйдет. А если я узнаю, что он причастен к исчезновению Беловода, то поставлю на нем крест. Огромный осиновый крест.
Услышав фамилию профессора, я замер и весь превратился в слух.
— Ну какой же вы горячий, Олег Сидорович, — покровительственно и одновременно с этим насмешливо произнес пожарник, едва покачиваясь на носках ботинок. — Из-за чего такой сыр-бор? Ведь все можно решить в рамках общего взаимопонимания. Более того. Меня просили передать, что для вас возможен карт-бланш на выборах в обмен на документы…
— Да нет их у меня! — заорал Паламаренко. — Нет! А если б даже и были, то хрена б вы их получили!.. Хватит! Сегодня же сделаю заявление для прессы и покончу с этим раз и навсегда. Пусть даже и мэром не стану…
Пожарник угрожающе замер.
— Не спешите, Олег Сидорович. Ведь вы сами говорили про большой осиновый крест. А его в самых разных местах ставить можно.
И он медленно вытянул руку из-за спины, в которой наконец я различил небольшой тусклый пистолет. Меня передернуло, и я, бесшумно выскользнув из-за труб, несколькими большими прыжками преодолел расстояние до мэра и пожарника.
— Милиция! — зарычал мой голос, а рука всадила ребро фотоаппарата в спину пожарника. — Медленно поднимите руки и сделайте два шага влево.
Я надеялся, что все происходит довольно убедительно. Но краешком сознания вспомнил, как несколько лет тому назад Лялька укоряла меня опасным свойством моего же характера относительно влезания в воду, не спросивши броду. Однако тщательные измерения глубин мне всегда были не по душе. Несобранная я все-таки личность.
Пожарник окаменел. Впрочем, Паламаренко тоже. Не знаю от чего: то ли от моего появления, то ли от вида оружия. Мужик в пожарном костюме медленно начал поднимать руки, и тогда, когда его кулак с зажатым в нем пистолетом поравнялся с головой Паламаренка, случилось ЭТО.
Пол мелко-мелко задрожал и вдруг приподнялся, словно под ним плеснулась огромная волна океанского прибоя. Пожарник покачнулся. Что-то сухо щелкнуло, а Паламаренко, дернувшись и широко раскрыв глаза, начал оседать на неустойчивую землю. И на его лбу внезапно расцвело небольшое красное пятно с обожженными краями.
А вокруг происходило что-то невероятное. Лопались трубы, с грохотом падали обломки кирпича и железа, рассыпалось стекло, брызги которого со звоном вонзались в сталь конструкций. В воздухе летало колючее тряпье стекловаты. Шипел пар, трещали стены, и меня бросало из стороны в сторону, словно на корабельной палубе во время шторма. Но, несмотря на это, я бросился вслед за пожарником, рванувшим к тому месту, где все в клубах пыли вываливались огромные и надежные до этого момента ворота цеха.
— Стой, гад! — орал я. — Стой, сукин сын!
Вдруг он остановился, начав поворачиваться ко мне. И я понял, что сейчас в меня будут стрелять. Неосознанным и наивным жестом я поднял руку с фотоаппаратом, пробуя защититься им от неминуемой пули, но в это время что-то тяжелое и громадное, размером с целую планету, рухнуло мне на голову. И последнее, что я увидел, была вспышка. То ли от удара, то ли от выстрела, то ли от неожиданно сработавшей вспышки фотоаппарата. А потом настала темнота, которая клочьями падала, падала вместе со мной, со зданиями цехов, вместе со всем Гременцом, падала и все никак не могла достичь дна раскрывшейся в полмира бездны.