Я смотрел на этого человека, вглядывался в его глаза, видел в них отражение мира, казалось бы прекрасного, вслушивался в слова, вроде бы верные и красивые, но что-то не давало мне покоя. Что-то выпирала наружу, что-то казалось мне неправильным. Какой-то изъян.
— Так уж устроен этот мир — тот кто не может открыть глаза — никогда не увидит запах цветов, тот кто не готов отпрянуть ото сна не узнает жизни. Тот кто не перейдет с белого на черный никогда не узнает как это на той стороне.
— Так уж устроен этот мир — тот кто не может открыть глаза — никогда не увидит запах цветов, тот кто не готов отпрянуть ото сна не узнает жизни. Тот кто не перейдет с белого на черный никогда не узнает как это на той стороне.
Я вновь тысячи раз прожил один и тот же разговор. И каждый раз, в каждом из миров, мне что-то казалось неправильным. Какая-то маленькая деталь, скрытая от глаз всегда портила картину.
— Здесь что-то не так. Это все неправильно! Так не должно быть. — Тысячи моих голосов в каждом из миров произнесли одну и туже фразу. Я буквально существовал в тысячах мирах, почти ничем друг от друга не отличающихся.
— Уверен? А как должно быть? Как правильно? Мужские соски — правильные? — Пафосным голосом произнес мужчина. Глаза его блеснули.
— Уверен? А как по-твоему должно быть? Никак не быть или пельмени?
Я не знал что ответить. В каждом мире ответили по-разному. Каждый я из других миров что-то говорил, что-то непонятное.
Помутнение прекратилось так же резко, как началось. Я вновь мог спокойно смотреть на окружающий мир, слышать лишь единичные звуки. Блаженство.
Рядом с психом, величаво смотря в даль стоял боевой кролик с доспехами из часового механизма. Несмотря на довольно спорный внешний вид, выглядел он все же величаво: взгляд, устремленный сквозь тебя, белоснежный мех, острые два зуба блестят на солнце.
— Чаю. Ну нет, что вы. Давайте лучше поговорим о том, как вы до нас добрались. Хотя нет, это совсем моветон. Лучше говорить о сельдерее, чтобы не задеть ваши чувства. Согласитесь, что среди животных сельдерей имеет право быть диктатором. Его харизма не знает пределов, разве что господин Таракан способен собой затмить… — И подобного бреда на несколько долгих минут. Говорил незнакомец не останавливаясь. Говорил быстро, то срываясь на шепот, как будто открывает мне страшную тайну, то переходя на крик, возмущенный ситуацией расизмы среди красных и розовых помидоров. Я спокойно слушал. Нити повествования не было, впрочем как и какого-либо смысла, поэтому я осматривал окрестности почти отключив слух, в поисках неточности этого мира.
Монолог прервался. Человек дернулся. Секунда — мир истлел.
Я оказался в картинной галерии. Тысячи картин. Десятки тысячи самых разных картин. Они весели на идеально белых стеных в идеально-прямом коридоре. Картины были самые разные: черно-белые и цветные, осмысленные и нет. Цветы, бабочки, кровь. Я невольно засматрелся на одну из картин, что была передо мной.
На сером фоне клубящаясегося тумана виднется черный силуэт человека. Он стоит спиной к зрителию. Его взор устремлен к звездам, которые чувствуются где-то за картиной. Правая рука держит за сспиной, припрятанную ото всех, ярко-красную розу.
— Искусство — есть отражение человека. В картинах наш разум. — Я обернулся на голос говорящего. В человеке, одетым довольно просто, я узнал безумца. Он сложил руки сзади и, как будто бы не замечая меня, рассматривал картины.
— Согласитесь, что это место — лучше из всех. Здесь покоятся мечты. Вы пока осматривайтесь, я не буду Вам мешать. — Сказав это Незнакомец продолжил разглядывать чей-то яркий портрет.
Я молчал. Говорить что-либо не хотелось, да и нечего было говорить. Все мое внимание было приковано к картинам. Каждая была уникальна. СТили, мазки — отличалось все. Некоторые были больше похожи на фотографию, некоторые — на заметку сумасшедшего, иные оставляли впечатление работы мастера-абстракциониста.
Мир дернулся.
— Вы присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас принесу вам меню у меня тут много чего вкусного есть. — Незнакомец на этот раз предстал передо мной в фартуке и поварском колпаке.
Мое гигантское тело смотрелось несколько нелепо в прекрасном зале ресторана. Наверное, будь я тут не единственным гостем, то меня бы разглядывали во все глаза; но в прекрасно зале я нахожусь один.
— Чего желаете сегодня, месье? Как в прошлый раз, пиц-цу по Вашему рецепту? — Услужливый голос послышался со спины, и предо мной упала огромная книга «МЕНЮ» толщиной в несколько томов «война и мир».