— Откуда вам знать, что угодно Богу, — поморщился Линч. — Не берите на себя смелость говорить за него.
— Я же говорил, что весь этот разговор бесперспективен. У них свои стандарты и своя правда, — заявил вдруг Тиббетс. — Дональд, Морган, мы попусту тратим время. Пусть думают что хотят. Мы наложим вето на любое их решение касательно русских и сами выслушаем их.
— Это нарушение устава нашей общины! — воскликнул Эдвард. Он так нервничал, что постоянно чесал свою лысину. Причем так яростно, что оставлял на ней багровые полосы. — Вы, Джон, как можете вообще такое предлагать! Вы же летчик боевой! Как они отнесутся к вам, если узнают…
— Они уже знают, — перебил его Тиббетс. — И по крайней мере один из них отнесся ко мне враждебно. Но это понятно. Я пилот ядерного стратегического бомбардировщика. Черт вас возьми, Эдвард, да как ко мне должны отнестись русские, если часть моего уцелевшего экипажа погибла от рук своих же, американских граждан, которые винили нас во всем, что случилось!
В разговор вмешался наконец все это время молчавший канадец Даладье.
— Господа, вы вот представьте, что вы оказались в России. Вы думаете, что там, так же как вы сейчас, кто-то вступился бы за вас? — сказал он.
— Мы не исключаем, что нас прикончили бы, считая, как вы тут считаете на их счет, что это мы первыми начали, — ответил Рэймен. — Но если бы мы оказались в России и нас русские убили бы за то, что мы американцы, то это лишь значило бы, что нам не повезло. Не повезло встретить таких людей, как я, Дональд или Джон. Это значило бы, что мы, к своему несчастью, повстречали таких, как вы, Эдвард, Мадлен, Филипп. Вот и все.
— А мистер Тиббетс? Что бы с ним стало в России? — ухмыльнулся бывший журналист.
— Меня бы разорвали на куски, узнав правду обо мне, — кивнул пилот. — И я бы это понял. Мне сложно сказать, раскаиваюсь я или нет. Я солдат, и была война, и я выполнял приказ. Но раскаиваться должны те, кто этот приказ мне отдал. Однако я сожалею, что человечество дошло до того, что такие приказы стали отдавать. Но будь я в России, было бы логичным, что я подвергся бы казни. Равно как и мы разорвали бы здесь того русского, который отправил в наши дома ядерные боеголовки…
После того как Лазар перевел эти слова, Николай вздрогнул, подумав о Людоеде…
— А вот этот человек — русский военный летчик, судя по документам и жетону, которые мы нашли в его вещах! — воскликнул, указывая пальцем на Варяга, Линч, приподнявшись со своего стула.
— Я это знаю, — кивнул Тиббетс. — И я знаю, что он летчик-истребитель. Истребитель, понимаете? Он служил пилотом оружия оборонительного. Я пилот наступательного оружия. Стратегического бомбардировщика. Он мой враг и противник. Не ваш. Не вам он угрожал в той войне, а мне, пилоту термоядерного монстра. Но я лучше объявлю этого человека своим братом, нежели позволю вам, глупцам, решать, жить ему или умереть только за то, что он русский.
— Вы предатель, ренегат, изменник, — брезгливо бросила Раковски. — Вы поддерживаете чужаков, идете против своей страны, своих сограждан…
— Канадец мне не согражданин, — шутливым тоном произнес Дональд.
Однако Даладье его шутки не понял. Он нахмурился и показал Хорнету средний палец.
— Варяг, — шепнул тихо Сквернослов. — Ты что, таскаешь с собой свои документы?
— Ну да, — кивнул Яхонтов.
— На кой черт?
— Я же искатель. Если сгину где, чтобы труп мой безымянным не был.
— А в Америку ты их за каким чертом потащил?
— Облажался, что тут скажешь, — хмыкнул Варяг. — Бывает с каждым.
Николай, как и его друзья, внимательно следил за этой странной прелюдией к их разговору с американцами и так же внимательно слушал все, что доносил тихим голосом до их слуха Боб Лазар.
— Роберт, ну что это за балаган такой, я не понимаю? — прошептал наконец он.
— Это прения. Ну… как вам сказать… Это называется — система сдержек и противовесов…