Я очень хорошо понимаю, почему Глейшер полностью потерял сознание, а Коксуэлл был на грани бесчувствия, когда они в 1862 году поднялись в кабине воздушного шара на высоту тридцати тысяч футов: они неслись вертикально вверх с огромной скоростью. Нужно подниматься по плавной кривой под очень небольшим углом и щадить свой организм, постепенно привыкая к медленно падающему атмосферному давлению, тогда авиатору не угрожают столь катастрофические последствия. И еще я обнаружил на этой огромной высоте, что даже без кислородной маски можно дышать, не испытывая неприятных ощущений. Однако было очень холодно, мой термометр показывал ноль градусов по Фаренгейту. В половине второго высота была уже почти семь миль над уровнем моря, и я продолжал неуклонно подниматься. И тут оказалось, что разреженный воздух все хуже и хуже держит крылья моего "Поля Вероне", и потому пришлось значительно уменьшить угол подъема. Мне уже стало ясно, что, несмотря на легкий вес машины и мощный мотор, я скоро достигну потолка. А тут еще одна из свеч зажигания снова начала барахлить, в моторе появились перебои. На сердце было тяжело. Вдруг неудача?
И тут произошло удивительное явление. Что-то просвистело мимо меня, оставив длинный хвост дыма, взорвалось с громким шипением и окуталось облаком пара. Я оторопел - что бы это могло быть? Потом вспомнил, что ведь на землю постоянно сыплется град метеоритов, и если бы они почти все не сгорали в верхних слоях атмосферы, на ней было бы невозможно жить. Еще одна опасность для авиатора на больших высотах; две другие мне предстояло встретить, когда я приближался к сорока тысячам футов. Не сомневаюсь, что около внешней оболочки атмосферы риск поистине огромен.
Когда стрелка барографа остановилась на сорока одной тысяче трехстах футах, я понял: все, это предел. И причина не во мне. Физическое напряжение хоть и велико, но вполне переносимо, просто моя машина исчерпала все свои возможности. Разреженный воздух был плохой опорой для крыльев, при малейшем крене "Поль Вероне" срывался в скольжение на крыло, я с трудом заставлял его подчиняться рычагам управления. Будь мотор в идеальном состоянии, мы, может быть, и одолели бы еще тысячу футов, но он работал с перебоями, и теперь отказали уже два цилиндра из десяти. Хорошо, что я достиг зоны, к которой стремился, иначе не бывать бы мне сегодня здесь. А впрочем, действительно ли я ее достиг? Паря, точно гигантский ястреб, на высоте сорока тысяч футов, я отпустил штурвал, взял мой "Маннхейм" и стал внимательно смотреть вокруг. Небо было совершенно ясное, ни малейшего намека на присутствие тех грозных существ, которых я себе представлял.
Я уже сказал, что парил кругами. Вдруг мне пришло в голову, что стоит увеличить диаметр этих кругов и изменить свой путь в воздухе. Ведь если охотник идет в обычные земные джунгли за каким-то зверем, он исходит джунгли в поисках зверя вдоль и поперек. Мои рассуждения привели меня к выводу, что воздушные джунгли, которые я так часто рисовал в своем воображении, находятся где-то над графством Уилтшир. Это на юго-западе от моего имения. И сейчас я определил свое местонахождение по солнцу, потому что с компасом творилось Бог весть что, а земли не было видно - глубоко внизу простирался безбрежный океан серебряных облаков. Однако я со всей доступной мне точностью вычислил направление и повел моноплан прямо туда. Бензина мне хватит на час-полтора, не больше, но я могу позволить себе израсходовать его весь, до последней капли и потом медленно опуститься на землю в виртуозно пологом vol-plane. {Планирование (фр.)}
Вдруг я почувствовал какую-то перемену. Воздух впереди меня утратил свою хрустальную прозрачность. Он наполнился длинными косматыми лентами как бы очень легкого сигаретного дыма. Эти ленты медленно скручивались, свивались в кольца, они змеились, колыхались на солнце. Когда я пролетел сквозь этот дым, то почувствовал слабый вкус жира на губах, и все деревянные конструкции машины покрылись чем-то жирным и скользким. Видимо, в воздухе плыли мельчайшие частицы органического вещества. Но это не были живые организмы. Примитивная рассеянная взвесь раскинулась на много квадратных акров и обрывалась где-то у края бездны. Нет, конечно, это была не жизнь. Но, может быть, останки жизни? Или пища живых существ, пища гигантских чудовищ, ведь питаются же огромные киты крошечным планктоном, стаи которого плавают в океанах? С этой мыслью я поднял голову и увидел удивительнейшее из зрелищ, которое когда-либо представало глазам человека. Как передать словами то, что я видел в прошлый четверг?
Вообразите медузу, какие плавают у нас в море летом: по форме колокольчик, только огромного размера, гораздо больше, насколько я могу судить, чем купол на соборе Святого Павла. Медуза была нежно-розового цвета со светло-зелеными прожилками, и эта розово-зеленая субстанция была такой тонкой и прозрачной, что сквозь нее просвечивало ярко-синее небо. Это сказочно прекрасное существо ровно, плавно пульсировало. Из него свешивались вниз два длинных зеленых усика, они медленно раскачивались взад-вперед. Дивное видение царственно проплыло надо мной, неслышное, легкое и хрупкое, как мыльный пузырь, и столь же величаво стало удаляться.
Я начал разворачивать свой моноплан, чтобы еще полюбоваться этим чудом, и тут вдруг оказался среди целой флотилии этих медуз: они были маленькие, большие, но ни одной, равной по величине той, первой. Были и крошечные, но преобладали размером с воздушный шар, причем даже форма их повторяла верхнюю часть воздушного шара. Хрупкие, изысканно расцвеченные, они были словно выдуты из тончайшего венецианского стекла. Преобладали бледно-розовый и светло-зеленые тона, но, когда солнце пронизывало эти изящно очерченные создания, они начинали радужно переливаться. Мимо меня проплыло несколько сотен этих медуз - удивительная сказочная каравелла странных, никому не ведомых воздушных кораблей - существ, чьи контуры и материя, из которых они сотворены, находятся в полной гармонии с миром этих горных высот, на земле подобное совершенство немыслимо.
Но скоро мое внимание привлек другой феномен - змеи больших высот. Длинные, тонкие фантасмагорические кольца вещества, напоминающего пар, они вились в воздухе с такой невероятной скоростью, крутясь и извиваясь, что глазу было не уследить за ними. Некоторые из этих призрачных существ были длиной до двадцати и даже тридцати футов, но толщину их определить я затруднялся, потому что зыбкие очертания как бы таяли в небе. Эти воздушные змеи были светло-серого, дымчатого цвета с более темным узором внутри, и от этого они производили несомненное впечатление живых организмов. Одна из змей скользнула возле моего лица, и я почувствовал, как лицо обдало чем-то холодным, влажным, но субстанция была слишком эфемерна, мне и в голову не пришло, что от них можно ждать чего-то дурного, как я не ждал зла от прекрасных радужных колоколов-медуз, которых встретил раньше. Змеи были бесплотны, как сорвавшаяся с гребня волны пена.