Когда фильм демонстрировался во Франции в 1964 году, говорили, что некоторые французские офицеры намеренно вызвались стать «техническими консультантами» для съёмочных групп, именно для того, чтобы внести в фильм технические ошибки, которые заклеймили его как очевидную фальсификацию. Если их намерение было таково, то они преуспели, хотя никто, кроме очень искушенной аудитории, скорее всего, не заметит ошибок. По сей день фильм о Дьенбьенфу демонстрируется всем новобранцам Алжирской народной армии, и вероятно, каждому солдату армии Северного Вьетнама, в качестве обнадеживающего примера того, что даже примитивные партизаны могут сделать с современными западными армиями, при условии, что они готовы сражаться и идти на жертвы.
На короткое время различные группы французских специалистов были отобраны из толп военнопленных, чтобы поддерживать некоторые из основных объектов Дьенбьенфу, такие как очистители воды и электростанции, в рабочем состоянии, в то время как некоторые другие использовались для сбора части военной добычи, найденной на поле боя, или для снятия отдельных минных полей. Последняя работа так и не была завершена. Десять лет спустя, то тут, то там, мины все еще взрывались и убивали заблудившегося буйвола или калечили неосторожного крестьянского ребенка.
Несколько человек были выделены в качестве потенциальных «военных преступников»: сотрудники разведки, офицеры, работавшие в районах туземных племен, такие как полковник Транкар; и офицеры ВВС. Вьетминь, полностью лишённый самолетов, питал особенно глубокую ненависть к летчикам из-за жертв, которые они неизменно причиняли гражданскому населению. Когда они опознали среди пленных командира отряда ВВС капитана Шарно, они повели его к братской могиле близ Бан Ко Ми, в трех километрах к югу от основной позиции, где они захоронили гражданских жертв неудачно наведенного французского воздушного налета. Капитану Шарно пришлось одного за другим раскапывать изуродованные тела под палящим солнцем, смотреть на них и перезахоранивать. Затем его отправили в лагеря.
Несколько дней спустя, когда он оцепенело спотыкаясь, брел по дороге, рядом с ним с визгом остановился джип. Офицер Вьетминя вышел, оглядел его и сказал на безупречном французском, используя форму «ты»:
- Ты разве меня не помнишь? Ты и я, мы вместе учились в лицее Монпелье.
Шарно теперь узнал лицо под странным плоским шлемом, но он не мог вспомнить имя своего вьетнамского одноклассника, который превратился во вражеского офицера.
- Пойдем, - сказал офицер Вьетминя, - я возьму тебя с собой. Тебе не обязательно идти пешком.
Офицер обменялся несколькими словами с конвоирами Шарно и Шарно перешел из рук в руки без дальнейших формальностей. Он поехал в лагерь военнопленных в сравнительной роскоши джипа – даже де Кастр и его штаб ехали на грузовиках – так и не узнав имени своего благодетеля.
Но для большинства других пленных марш в лагеря был кошмаром, с его сценами человеческой слабости и невероятной стойкости. Майор де Мекнан, который был взят в плен в начале битвы на ОП «Габриэль», позже вспоминал, как Вьетминь, даже во временных лагерях военнопленных до окончания битвы, натравливал одну группу пленных на другую, и не без успеха.
Он особенно запомнил в своем лагере группу иностранных легионеров немецкого происхождения, которые достаточно здраво решили, что это все равно не их война, и что сейчас важнее всего было остаться в живых до заключения перемирия. Они сообщили начальнику лагеря что стали «прогрессивными» и им немедленно был предоставлен привилегированный статус в лагере, а также улучшенные продовольственные пайки. Каждое утро часть церемониала состояла в лекции политического комиссара лагеря о победах предыдущего дня в битве при Дьенбьенфу и роль «прогрессивистов» заключалась в том, чтобы обеспечивать подходящую подбадривающую секцию для объявления о таких победах. Они приветствовали или порывисто пели «Интернационал» в честь поражения 3-го батальона тай на «Анн-Мари» и алжирцев на «Доминик». Они также не возражали против того, чтобы аплодировать уничтожению марокканцев и вьетнамских десантников на «Элиан-1».