Врач 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, лейтенант Жан-Луи Ронди, позже вспоминал о жалком виде солдата, чьи ноги были ампутированы до бедер и который, всеми покинутый, тащился на руках и обрубках ног в пересыльный лагерь противника в Туанжао.
Результаты такого обращения с пленными были очевидны. Ни один военнопленный с тяжелыми ранениями живота, груди или черепа в плену не выжил. В июне и июле 1954 года одиннадцать процентов заключенных лагеря 128 умерли от тяжелых испытаний во время похода из Дьенбьенфу. Наконец, после окончания войны, 20 июля, Вьетминь начал репатриацию военнопленных. Из общего числа 36979 военнопленных, захваченных Вьетминем с 1946 года, в общей сложности, были репатриированы 10754 (или 28,5%). Из них 6132 нуждались в немедленной госпитализации. В общей сложности, 61 из них умер в течение следующих трех месяцев. Из них 49 были захвачены в Дьенбьенфу.
Из опасения возбудить общественное мнение, масштабы французских потерь в Дьенбьенфу никогда не обнародовались, но простой расчет позволяет получить приблизительную оценку фактических потерь. Из вышесказанного, очевидно, что потери в переходе из Дьенбьенфу, вероятно, были намного выше чем потери пленных, захваченных в предыдущих боях. Установив коэффициент возвращения на уровне консервативной одной трети, включая тех, кто был захвачен в начале битвы, можно оценить, что из общего числа 16 544 человек, вернулись из Дьенбьенфу около 3000 (включая 855, непосредственно репатриированных из Дьенбьенфу). Более 3000 погибло на поле боя, а несколько сотен других, о которых подробнее будет сказано позже, растворились в Восточной Европе. Остальные, около 10000, погибли в переходе или в лагерях для военнопленных менее чем за три месяца. Это суровый статистический факт, который нельзя и не следует упускать из виду.
Вьетминь ясно осознавал, что выжившие в Дьенбьенфу представляли собой ценный приз, в том смысле, что они были в центре внимания западного мира в течение нескольких месяцев, а также представляли сливки французской армии. То же самое относилось с солдатам из северной и тропической Африки. Идеи, посеянные сейчас в лагерях Вьетминя, успеют прорасти позже, когда они вернуться домой. Известный французский писатель и журналист Жан Латерги, в своем романе «Центурионы», прекрасно описывает северовьетнамские методы промывания мозгов. Они составили примерно две группы новообращенных: североафриканцев, то есть, в основном алжирцев; и правых французских младших офицеров. В случае с алжирцами, причина была очевидна. Французские колонизаторы проигрывали войну в Индокитае, и несомненно, были бы неспособны противостоять очередному антиколониальному восстанию.
Аргумент, использованный в отношении алжирцев, был убийственно прост в своем применении. Оказавшись отделенными от своих командиров, алжирские солдаты получили поздравления от своих захватчиков, за героическое поведение во время боя. Но вывод, который им вдалбливали, зачастую другие алжирцы или марокканцы, прошедшие обработку в Пекине или попавшие ранее в плен, был таким: «Если вы такие хорошие солдаты, почему вы сражаетесь за колонизаторов? Почему бы вам не сражаться за себя и не создать собственную страну?» Для офицеров или сержантов алжирского происхождения, этот аргумент приводился в более изощренном виде, но он был просто слишком сильным, чтобы ему можно было эффективно противостоять. Почти десять лет спустя, бывший военнопленный-алжирец, захваченный не в Дьенбьенфу, а в другом месте Северного Вьетнама, рассказал мне, что заставило его изменить свое мнение.