«Христос, хранитель мой, обереги от яда, от огня, от воды топкой, стрелы острой, от горя и беды, от всякой злой напасти.
Христос со мной,
Христос передо мной,
Христос у меня за спиной».
Внизу, однако, Христа не было. Там плескалась и продолжала подниматься глубокая толща воды. Леди Люси перебралась на девятую ступеньку. Чем этого убийцу разъярили певчие? А чем она сама так рассердила хормейстера, грозившего удалить ее, запретившего отвлекать разговорами юных хористов? Кроме «Мессии», сказал он, им надо к юбилею разучить много новых хоральных произведений. Каких же это «новых»? Католических? Не исполняемых на англиканских службах? Возможно, он боялся, что мальчики расскажут ей об этом. Похоже, что так. Возможно, хормейстер и есть убийца. Надо обязательно обсудить все с Фрэнсисом. Фрэнсис!.. Душу пронзила острая печаль, из глаз полились слезы, добавив в угрожающий потоп капельку соли. Наверно, ей уже не суждено увидеть Фрэнсиса. И никогда он не узнает, как она любила его; как полюбила с той самой встречи, когда они разговорились в Национальной галерее перед холстом Тернера «Последний рейс корабля “Отважный”». Слезы текли и текли. Никогда, никогда Фрэнсис не узнает всей глубины ее чувства к нему! Вода снова придвинулась, и леди Люси снова пересела. Эта ступенька была десятой. Оставалось только пять.
Пауэрскорт притормозил лошадь на углу церковного двора. Сердце его кипело холодной яростью.
— Джонни, — сказал он, — сможешь добыть в Декан-хаусе ключи от собора? Я обойду жилой корпус Певческих палат. Жду тебя через пять минут возле западного портала.
Хор продолжал репетиции в своем общежитии. Уже ярдов за двадцать от старинного здания георгианской эпохи слышались нежные дисканты певчих и реплики хормейстера, раздраженно требующего повторить пропетые такты. В пении ощущалось нечто необычное, непривычное, но сейчас было не до этого. Пауэрскорт надавил кнопку звонка, ожидая в подобном доме перезвона, ласкающего слух, как мелодии Гайдна или Моцарта. Однако диссонансом к доносящимся из зала ангельским голосам, прозвучало резкое, хриплое дребезжание.
Дверь отворил незнакомый крупный мужчина лет под сорок, с густой черной бородой.
— Простите, что потревожил, — сказал Пауэрскорт. — Пропала моя жена. Она участвует в хоровом исполнении «Мессии». Не видели ли вы ее сегодня вечером?
— Нам очень хорошо известна леди Пауэрскорт, — угрюмо бросил мужчина. — Твердо могу вам сказать, что сегодня мы вашу жену не видели. До свидания, сэр.
Дверь резко захлопнулась. Пауэрскорт мельком отметил явный иностранный акцент в речи крайне нелюбезного субъекта, но мысли его занимало совсем иное. Он поспешил вернуться к собору. На часах было двадцать пять минут девятого.
Добравшись уже до двенадцатой ступеньки, леди Люси изо всех сил крикнула о помощи. Ее пронизывала дрожь, от холодной воды сводило щиколотки. С детства она верила в небеса; что ж, видимо, ей предстоит увидеть их раньше, чем ожидалось. Надежда выбраться из склепа ее почти оставила. И вероятно, она явится на небеса мокрой и грязной. И в прачечной Господней какие-нибудь святые старушки помогут отмыться, отстирать одежду и принять божеский вид. Только туда, наверно, очередь наподобие той, что обычно стоит возле ближайшей от их дома прачечной на углу Слоун-сквер. Ну, скоро выяснится.
Наверху надо будет дать отчет в своих грехах. Быть может, ей, до нитки вымокшей, окажут снисхождение. Другие-то ведь прибывают совсем сухими. Грехи? Она не всегда была добра к маме (ох, в небесном суде наверняка знают об этом). Она порой бывала чересчур строга с детьми и суховата с другими близкими. Снова прихлынула вода. Готовясь к завершению смертного пути, леди Люси перебралась на следующую ступеньку — тринадцатую. Несчастливое число.
Джонни Фицджеральд притащил огромную связку ключей.
— Лакей куда-то отлучился. Пришлось ворваться на важное совещание в кабинете хозяина. Декан был зол как черт.
Джонни возился у замка, подбирая ключ к дверям западного, ближнего к алтарной части входа в собор. Пауэрскорт изо всех сил старался скрыть досаду и нетерпение.