— То есть кем же он сам себя считает, католиком или протестантом?
— Именно.
Богослов опять сосредоточенно прищурился. Из соседней церкви долетали тихие органные аккорды чьих-то музыкальных упражнений. Пауэрскорту показалось, что звучит Бах.
— Вопросы такого рода, — заговорил богослов, — видимо, изначально не предполагают четкого, абсолютно ясного ответа.
Пауэрскорт понимающе вздохнул. О, разумеется, теология отнюдь не предназначена для ясных и четких ответов.
— Позвольте мне, — продолжал богослов, — воспользоваться аналогией с республиканцами и монархистами. Страна становится республикой не из любви народа к демократии, а, так сказать, из-за его отвращения к монархии. Республика, по определению, антимонархична. Подобным же образом население Британии приняло англиканство — по причине личного (или продиктованного сверху) нежелания оставаться католиками. Все протестантство, в том числе англиканское, это протест против католицизма. Приверженность англиканской церкви веками держится антикатолическими страстями; недаром «Гая Фокса»[44] ежегодно празднуют с бурным весельем и фейерверками, тогда как официально учрежденный День христианского единения проходит тихо, совершенно без энтузиазма. Заметьте, однако, что католики не определяют свою веру как борьбу против англиканского догмата. Это исповедание формировалось долго, постепенно и органично. Так что, я полагаю, трудновато, являясь истовым англиканцем, выдавать себя за католика. Более вероятно, что ваш условный пастырь-двойник — правоверный католик, изображающий англиканца.
— Или, быть может, англиканец, перешедший в католичество, но позабывший сбросить старую шкурку, — предположил Пауэрскорт.
— Весьма сомнительно, что он забыл бы сменить меховой окрас в новый сезон, — возразил богослов. — Это было бы умышленным нарушением гражданских норм. Хотя, собственно, почему нет?
— Последний вопрос, профессор. — Пауэрскорт уже торопился в Лондон. — Много ли случаев перехода из англиканской конфессии в католическую и наоборот?
— Всегда имелось определенное количество, особенно после Ньюмена и Оксфордского движения. Некоторым верующим впору было приобретать льготный «билет в оба конца», — усмехнулся богослов. — Известен один богач, который в тысяча восемьсот сороковые годы бесконечно переходил туда-обратно, пока не скончался на пол-пути.
— Разве пример Ньюмена все еще актуален? Мне казалось, об этом давно позабыли.
— Насчет Ньюмена я не особенно осведомлен, — сказал профессор богословия, кинув взгляд на ожидавшую его стопку рукописей. — Знаю, что он учился в Оксфорде, диссертацию писал под руководством викария университетской церкви, стал лидером движения англокатоликов и довольно долго бился за обновление англиканства, прежде чем перейти в чистое католичество. Ну и под конец жизни сделался, как вы знаете, римским кардиналом. У меня есть приятель, крупный специалист по теме, которая вас интересует. Зовут его Филипс, он преподает в оксфордском Тринити-колледже, где хранят память о трудившемся там Ньюмене. Филипс давно занимается исследованием жизни своего знаменитого коллеги. Хотите, дам вам рекомендательное письмо к нему?
— Было бы замечательно навестить его завтра днем, если возможно, — поблагодарил Пауэрскорт.
Детектив уже направлялся к охраняющему подъезд могучему дубу, когда с лестницы его окликнул богослов:
— Скажите, лорд Пауэрскорт, этот вот пастырь, по совместительству и католический и англиканский? Это, разумеется, лишь некая гипотеза?
— Нисколько, — ответил Пауэрскорт. — Такая духовная персона существует. Живет и здравствует и наставляет паству в Западной Англии.
— Господи помилуй! — ошеломленно произнес богослов. Пальцы его вновь нервно схватились за цепочку с нашейным крестиком.
Старинных друзей Джонни Фицджеральда его поведение повергло бы в шок. Одни бы просто не поверили, другие усомнились бы в его душевном здравии.
Первое, что наутро после отъезда Пауэрскорта сделал Джонни, — отправился к половине восьмого утра на святое причастие. Причем так сверлил взглядом служившего у алтаря каноника, что тот позже рассказывал о помешанном, заявившемся в собор. Затем, побывав в лучшей местной лавке канцтоваров, Джонни Фицджеральд купил набор карт здешних краев и черный кожаный блокнотик. Ровно в одиннадцать он снова был в соборе: присутствовал на заутрене. Затем несколько часов кряду провел в читальне городской библиотеки, внимательно листая труды по истории графства. Вообще, надо сказать, отношения с библиотеками у Джонни как-то не сложились. Вот и на этот раз он для начала обошел все помещения с книгами и заглянул во все двери, не теряя надежды все-таки обнаружить бар. Ну не могли же люди, постоянно корпевшие в этом чертовом заведении, обойтись без возможности время от времени взбодриться рюмочкой или стаканчиком?