Кажется, старший просто продолжил играть, словно не было ни Титана, ни тюрьмы, ни Каллисто. Как он собирался стать профессиональным музыкантом, так и стал. И был этим доволен. А вот средний не стал делать музыку профессией. Свел до уровня хобби. И вряд ли потому, что он менее талантлив. Грен сделал мысленную заметку поговорить об этом со средним. Как будет строить жизнь он сам, Грен пока не решил. Да, когда-то он хотел стать профессиональным музыкантом. А потом он решил стать солдатом. А после ему пришлось стать профессиональной шлюхой, и музыка была только отдушиной. Сейчас он оказался в роли хозяина ситтина и дома-у-дороги — приюта для странников, которых Грен не мог даже вообразить. Музыка была необходимой частью его жизни. Одним из способов мышления. Но сейчас, когда нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, играя на саксофоне, чем он хочет заняться? Грен не представлял.
А Туу-Тикки, значит, его истинный партнер. Что само по себе не является гарантией хороших отношений. Просто им ни с кем не будет так правильно, как друг с другом. Но и попортить нервов друг другу они могут изрядно. Хотя пока вроде все хорошо.
Грен вернул пустую чашку на блюдце и выбрался из кровати.
Туу-Тикки сидела в гостиной и читала с экрана. Грен глянул на текст.
«Как многие излишне маскулинные копы, он делил мир на две половины – мужскую и женскую. Он никогда не высказывался за то, что женщина должна знать свое место, — он просто не понимал, как строить общение с «парнем в юбке». Женщина может заниматься чем угодно, но при этом должна быть женственной, вот как он считал. Все бы ничего, но Крюгер путал манеры с манерностью, скромность с жеманностью, а женственность с капризностью».
Он сел рядом и спросил:
— Детектив?
— Ага. В фантастическом антураже. Оказывается, я ухитрилась пропустить четыре новых книги одного из любимых авторов. Целый цикл.
— Фантастика как-то прошла мимо меня. Старая земная — уж и вовсе.
Туу-Тикки улыбнулась, повернулась к Грену, натянула длинную оборчатую юбку на колени.
— В двадцатом веке ее писали много. Что-то стало классикой, но в основном она устарела.
— Будущее оказалось не тем, каким его представляли?
— Даже не в этом дело. Гибсона я перечитываю с удовольствием, хотя с деталями будущего он крупно ошибся. Ну, в «Нейроманте». В середине восьмидесятых странно было представить себе, какими окажутся даже двухтысячные. Но основная проблематика до сих пор актуальна — самоосознание искусственного интеллекта. Поскольку его до сих пор не создали…
— Его и у нас не создали. Есть законодательный запрет на работы в этом направлении.
— Забавно. А здесь — на клонирование человека.
— У нас тоже. Даже на клонирование отдельных органов.
Туу-Тикки взяла Грена за руку.
— Надо будет как-нибудь сесть и сравнить миры, — предложила она. — Представляешь, Доминик меня сторонится.
— А Кодзу?
— Он меньше. Но он вообще более контактен. А Доминик, похоже, пребывает в культурном шоке.
— Может, он просто не привык общаться с женщинами.
Туу-Тикки кивнула.
— Где они сейчас? — спросил Грен.
— Позавтракали и уехали в город. Я сняла для них наличные вчера. Пусть развлекаются.
— Они еще не решили, чем будут заниматься и где?
— Мне ничего не говорили. Может, тебе скажут. Я думаю, у них сейчас период накопления информации. Миров вдруг оказалось так много, жизнь так разнообразна. И критерии выбора у них меняются. Сам подумай: они жили в очень жестко структурированном обществе, без возможности резко изменить стиль жизни и сферу деятельности. О многих видах деятельности они даже и не знали. Им может захотеться чего-нибудь совершенно необычного.
Грен обнял Туу-Тикки за плечи и притянул к себе.
— А тебе — хочется чего-нибудь совершенно необычного? — спросил он. — У твоих сестер есть лошади. Одна пишет книги, другая танцует.
— Не знаю, — покачала головой Туу-Тикки. — Видишь ли, они все-таки люди. А я — линяющий ши. Пока процесс линьки не завершится, я не вижу смысла на что-то замахиваться. Могут проснуться совершенно неожиданные способности. Так что я просто продолжаю то, что делала раньше. Вот тексты, например, совершенно не идут. Ни в какую сторону.
— Танцы?
— Разве что как физическая нагрузка для общего развития. Но для этого сгодится что угодно — пилатес, йога, та же верховая езда.
— Пение? Ты поешь иногда. У тебя есть слух и довольно неплохой голос. Сырой, правда.
— Я бы пела, если бы писала хотя бы тексты. А так — мне просто не о чем петь. В моем прежнем круге общения была традиция совместных песен под гитару. Тут у меня нет круга общения. В Сан-Франциско довольно мощная русская диаспора, но меня не тянет к этим людям. Меня что-то вообще не тянет к людям.
— А старые друзья?
— Ты же читаешь мой блог.
— Твой последний пост о церкви и людях собрал довольно много комментариев. И, кстати, я согласен с твоими аргументами.
— Спасибо. Так вот, прежний мой круг общения строился в какой-то степени вокруг моих текстов. В последнее время я писать не могу.
— А драббловый флэшмоб?
— Ну разве что. И то я его забросила. Тематические сообщества я только просматриваю. Подтверждений тому, что я хороша в том, что я делаю, мне не нужно — об этом говорят продажи на Этси и комментарии к готовым работам. Понимаешь, у меня разом исчезли все прежние проблемы, и говорить с людьми мне, в общем-то, не о чем. Я могу кого-то поддержать, откомментировать чужой текст, как раньше, но появилась дистанция. Даже не знаю, как объяснить…
— Дистанция между человеком и ши?
— Наверное.
— «Братья» рассказывали мне, что эльфийская зрелость — это около пятидесяти-шестидесяти человеческих лет. А еще о том, что примерно к тридцати пяти годам заканчивает действовать биологическая программа примата. Может быть, дело в этом?
Туу-Тикки пожала плечами.
— Я не знаю, — сказала она. — В юности я была красива. Так говорили. Потом перестала. Вполне осознанно.
— Ты красива, — убежденно сказал Грен.
— Спасибо. Для меня это перестало быть важным. Было — потому что женское тщеславие, и еще красоту можно обменять на поддержку мужчин, на вполне материальные блага. И вот — они у меня есть, совершенно независимо от моей внешности. У меня есть дом — мое рабочее место. Мне платят за эту работу. Я в идеальной физической форме — просто потому, что я гожусь для этой работы и работодатель хочет, чтобы меня хватило надолго. Но для того, чтобы быть безупречной хозяйкой дома-у-дороги, мне не хватает знаний о том, какими могут быть гости и в чем они будут нуждаться.
— Ты можешь посоветоваться с сестрами.
— Я советуюсь. У Тави хороший опыт. Да и у Тами ничего так. Вроде бы все просто. Принять, накормить, напоить, спать уложить. Оказать первую медицинскую помощь. Предоставить одежду, средства гигиены, табак. Быть готовой к тому, что некоторые гости останутся на зиму или на Темное время. Смогу ли я оказать психологическую поддержку — я не знаю. Раньше я это умела.
— Мне в половине случаев платили не за секс как таковой, а за то, что я слушал. Я научился хорошо слушать. Раскручивать людей на откровенность — и не нести информацию дальше. Это ценилось. Ты не скучаешь по старым друзьям?
— Иногда — очень сильно. Но сейчас мне совершенно не о чем с ними говорить. Например, ни у кого из них нет своего сада. А мой цветет. Может, даже плодоносить будет уже в этом году. Мне больше не приходится отвечать на вопрос «почему в конце денег еще так много месяца». У меня не болит голова при перемене погоды. Меня не беспокоят поздняя весна, морозы в марте, шумные соседи в многоквартирном доме, внезапное отключение отопления, качество продуктов в магазине и тому подобные вещи. У меня не болеют кошки, не гадят мимо лотка, мне их даже вычесывать не надо. Мне не нужны лекарства, деньги на врачей, я даже на уборку сил не трачу. У меня на выбор три разных стиля, в которых я могу одеться, и четвертый про запас. Меня не беспокоят странные и бессмысленные законы страны, в которой я живу. Я не конфликтую со своим партнером. Не езжу в общественном транспорте. Не отдыхаю в экзотических странах. Хвастаться всем этим глупо, сочувствовать — как-то лицемерно, что ли.