— Воскресное утро… мое любимое время… Запах жареного бекона, треск яичной скорлупы, аромат свежего кофе — все это доходило с кухни аж до моей комнаты.
— А кто у вас готовил? — с легкой ноткой подозрительности спросила Дженни.
— Естественно, тетя Мэри, — изобразил обиду Дойл. — За кого ты меня принимаешь? Неужели я похож на тех, кто приводит в дом случайных дамочек?
— Очень мило с твоей стороны, что ты употребил множественное число. Теперь уже не приходится сомневаться, что ты — человек порядочный, — надув губки, фыркнула Дженни.
Во власти минутного очарования, он обнял ее за талию и привлек к себе, всей кожей ощущая гибкую нежность ее тела.
— Два с половиной года на нарах, — смущенно вспыхнул он, ощутив, что под халатом на ней ничего нет. — Я уже позабыл, что это такое…
— Не вообрази только, что я дам тебе напомнить! — Она уклонилась от его рук, локтями упираясь в его грудь. — Ой, Бомбардир, ну и дурашка же ты!
Он стряхнул ее локти и прижал к себе, склонив голову так, что лбом касался ее макушки. Он сам не знал почему, но ему захотелось заплакать, горло сжало цепкими пальцами отчаяние и безнадежность. Он хотел сказать что-то непристойное, легкое, забавное, но не мог выговорить ни слова. Впервые он почувствовал себя ребенком, забытым или брошенным на трамвайной остановке.
— Девочка, не заигрывай с посторонними мужчинами!
Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы нежно и требовательно. Он решительно отодвинул ее от себя и последним усилием воли снял ее руку со своего плеча. То, что он сказал, прозвучало неожиданно и странно даже для него самого.
— Тебе это ни к чему. Ты просто не можешь позволить себе впутаться в роман с такой личностью, как я. Что бы тебе это дало, кроме неприятностей? Давай, плесни мне чайку, я выпью чашечку, перекушу что-нибудь, а вы со старушкой постарайтесь поскорее забыть, что я вообще существую.
— Почему бы тебе не заткнуться? — мягко спросила девушка. — Лучше сядь у камина, а я подам чай.
Он отпустил ее и упал в мягкие объятия кресла у огня, прищурясь, следил, как она расставляла на подносе чашки и блюдца, сахарницу и молочник.
— А бабушка? — спросил он.
— Ее из пушки не разбудишь до полудня. В ее годы нужно больше спать.
Дойл сидел, задумавшись, в кресле, отхлебывая горячий душистый чай, а Дженни с участием спросила:
— А что бы ты делал в воскресное утро там?
— В кутузке? — с иронией отозвался он. — Представь себе, там даже есть выбор. Если в камере сидит еще кто-то, можно сыграть в шахматы или переброситься в картишки. На определенном этапе срока можно, к примеру, спуститься в столовую попялиться в телевизор или сыграть в пинг-понг. Можно пойти на утреннюю или вечернюю службу в тюремную церковь, многие собираются там — лишь бы не сидеть в камере.
— Боже! И так транжирить жизнь! — вздохнула Дженни.
Он рассмеялся и шутливо спросил:
— Ну и что? Ну, чем прикажешь мне заняться на воле? Все утро проваляться в мягкой кровати, потом прошвырнуться в бар, пропустить три, а то и четыре кружечки пива, как раз подойдет время возвращаться к бараньему жаркому и йоркширскому пудингу? Послеобеденная дремка, чтение газет, вечером — телевизор… Тоска зеленая!
— А это уже зависит от того, с кем проводить время, — возразила девушка.
— Резонно. Картинка может быть несколько иной, начиная с кровати.
Девушка поставила чашку на стол и склонилась к нему.
— А может, лучше вернуться, Дойл? Куда бежать? Чем дольше это будет длиться, тем хуже.
— Тогда конец всем льготам, — вздохнул Бомбардир, — а значит, еще два с половиной года отсидки.
— Ты уверен?
— Не совсем. Ну и ирония судьбы. Я уже был бы вчера в тюрьме, да вот не вышло.
Дойл рассказал, что случилось в квартире Дорин.
— Что же с тобой делать? — вздохнула Дженни и посмотрела на него оценивающим взглядом.
— А знаешь, я только сейчас заметила, что тебя стоит хорошенько отмыть. Ванная наверху, сразу у лестницы, воды горячей, слава Богу, в избытке. Иди же, деятель, а пока ты будешь отмокать в ванне, я займусь завтраком.
— Ладно, чего не сделаешь ради хорошенькой дамочки, — ласково улыбнулся Дойл, когда Дженни подтолкнула его к двери.
Но улыбка его исчезла, словно ее и не было, когда он поднялся наверх и закрылся в ванной. Два с половиной года? Одна эта мысль привела его в дрожь, в горле застыл комок отчаяния. Если бы этот чертов вертухай, этот проклятый надзиратель не поперся в буфет! Если бы ему не вздумалось потискать ляжку медсестры! Но жизнь такая странная штука… Каждый день состоит из сплошных «что бы было, если бы…».