— Отлично! Вы этим кормитесь?
Миллер без слов покачал головой.
— Это всего лишь хобби. Я не смог бы жить так, как профессиональные музыканты: работать с полуночи и до утра, постоянно мотаться по концертам и кафе и получать пенсию за счет профсоюза. Нет, судьба музыканта — это не мед, разве что наткнешься на золотую жилу.
— Наверное, вы правы. А вы часто бываете здесь?
— Сегодня впервые.
— Так я и подумала. И то правда, что делать нормальному человеку в этой покойницкой, — с улыбкой сорванца добавила Грейс.
Наконец появился Морган с коктейлем и опустил стакан на крышку рояля.
— Вылитый морг, — кивнула ему девушка на топчущихся и перешептывающихся гостей. — Немного жизни сюда бы не помешало.
Морган согласно кивнул, подал ей руку и повел ее на пятачок для танцев в центре комнаты.
Миллер вновь коснулся кончиками пальцев клавиатуры. Как только мелодия набрала силу, кто-то, просто назло или по своему глупому капризу, завел пластинку. Он не стал обращать внимания, поднялся и пошел к буфету в углу, где поблескивали округлыми боками разные — полные и уже опустевшие — бутылки. Он и не заметил, что за богато расшитой золотыми драконами китайской ширмой, отгораживающей импровизированный бар от любопытных глаз посторонних, со стаканами джина в руках расположились Бруно и Джоан.
— Ты — настоящая леди, Джоанна. Неужели нет ничего, что вывело бы тебя из равновесия?
— Бедный мальчик, мне очень стыдно, что я испортила тебе забаву. Кстати, где ты ее подцепил?
— В баре у Медоуза. Хотелось чуточку повеселить ваше сборище. Во всяком случае, на лице у Фрэнка читается явное возмущение. Слава Создателю и за это.
Джоанна покачала белокурой головой и рассмеялась звонко и увлеченно. Ее слова больно ранили Миллера.
— Ах, Бруно, что мне с тобой делать?!
— У меня имеется несколько заманчивых, на мой взгляд, предложений. Они, правда, несколько однообразны, но, слово джентльмена, все мероприятия прошли бы на высшем уровне.
Джоанна не успела ответить, когда из соседней комнаты за ширму пробралась добродетельная старая тетушка. Фокнер хихикнул и, ерничая, почти пропел:
— О, мадам, падаю к вашим ногам.
Пожилая актриса ответила резким голосом, прозвучавшим словно пощечина.
— Ты — самый гнусный мерзавец из всех, кого я знаю. Как ты только посмел приволочь сюда эту грязную особу?
— Знаете, милая тетушка Мэри, напомните-ка, из какой викторианской мелодрамы, в которой вам довелось играть, эти бессмертные строки?
Миссис Бересфорд отшатнулась, а Фокнер махнул рукой на танцующую девицу и Моргана.
— Во всяком случае, лично я не вижу ничего постыдного, если молодая смазливая курочка наслаждается жизнью не с одним петушком. Хотя, прошу прощения, я сдуру забыл, что очень много лет прошло с тех пор, как вы, тетя, только учились квохтать и нести яйца.
Мэри Бересфорд задохнулась праведным гневом и, не вымолвив ни слова, ушла. Фокнер заговорил другим, мягким и глубоким голосом. Он был виноват и просил прощения.
— Опять я сделал не так.
— Не можешь просто-напросто не дразнить ее? — сухо спросила Джоанна.
— Никак не получается, — сокрушенно признал скульптор. — Она будит во мне самые низменные инстинкты. Давай не будем ссориться, а лучше выпьем мартини.
Они вышли из-за ширмы, Миллер, который успел отойти, повернулся им навстречу. Джоанна заметила его первой и обрадовалась:
— О, Бруно, у нас сегодня есть гость, с которым я обязательно должна тебя познакомить. Прошу: Николс Миллер, полицейский.
Фокнер смерил улыбающегося сержанта лютым холодным взглядом и прошипел:
— Черт возьми! Всему есть предел! Я-то не собираюсь иметь ничего общего с легавыми. Где ты его раскопала, сумасшедшая?
— Это останется нашей маленькой тайной с мисс Хартман, — спокойно ответил Миллер, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его в пах.
Джоанна как-то сразу пожухла, зато в глазах Бруно засияли новые огоньки. Их светскую беседу прервал дверной звонок. Ник оторвал взгляд от Фокнера, перевел его на прихожую и неожиданно для себя обнаружил рядом с горничной Джека Брейди, чье помятое лицо вдруг стало ему дороже всех холеных образин, которые ему довелось наблюдать сегодня вечером.
Он отодвинул бокал и поклонился Джоанне.
— Кажется, это по мою душу.
— Ах, нет, надеюсь, что нет, — откликнулась она, но в голосе ее звучало облегчение.
Миллер повернулся к ее нареченному и светским тоном произнес: