Было два часа ночи. Мы сидели у себя в офисе в ожидании дальнейших событий, и они не заставили себя ждать. Зазвонил телефон. Сильвестр поднял трубку.
– Да, это я. Да, да. – Долгая пауза. – Как неприятно! Очень жаль. Прошу передать мои соболезнования миссис Ленуар. И, разумеется, мистеру Ленуару. – Опять пауза. – Боюсь, вы несколько переоцениваете мою роль. У меня нет достаточной власти, чтобы помешать освещению подобного инцидента в "Свободной прессе". Эта газета, как вам известно, в отличие от других городских газет заинтересована только в абсолютно достоверных сведениях. – Я видел, что он улыбнулся. – Боюсь, придется предоставить событиям развиваться своим чередом. Повторяю, передайте мои глубочайшие соболезнования мистеру и миссис Ленуар. Да. – И, как песню, пропел: – Всего хорошего.
Все еще улыбаясь, он повернулся к нам:
– Звонил Ланкастер. Жаждут договориться. Готовы заставить девицу забрать свое заявление из суда; она скажет, что ошиблась, что ее принудили к этому те, кто хотел оклеветать Томми. – Он умолк, улыбка его изменилась. – Вы слышали, что я им сказал. Нас устраивает только полный отказ Ленуара от участия в выборах. И думаю, очень скоро они будут на это согласны.
Ада встала и прошлась по комнате. Ее рот был полуоткрыт и чуть искривлен, торжество победы сияло на лице. Мне еще никогда не приходилось видеть ее в столь отличном расположении духа или такой жестокой.
– Интересно, – протянула она, возвратившись на свое место, ее лицо было залито злобной радостью, – интересно, поднимется ли цена на фотографии миссис Ленуар, которые они вечно печатали в своих газетах? – И она принялась перечислять все снимки, а голос у нее был как у прокурора, перечисляющего пункты обвинения. – Все восхитительные фотографии, что публиковались в отделе светской хроники "Таймс-Пикэн". И фотография миссис Ленуар во время задержания в притоне для наркоманов? Это был бы прелестный снимок, не так ли? А может, поместят? – Она ходила взад и вперед по комнате с мечтательным выражением и нежной улыбкой на лице. – Прелестный снимок для воскресного выпуска. Могу представить себе подпись: "В первом полицейском участке среди задержанных во время вчерашней облавы можно было видеть всем известную очаровательную хозяйку великосветских раутов миссис Марианн Ленуар. После восхитительной церемонии Марианн Ленуар и ее друзья удалились в отведенные им уютные камеры, предусмотрительно подготовленные властями".
Теперь она уже не ходила, а бегала по комнате, вовсю наслаждаясь своим торжеством, опьяняясь им. Эти минуты, казалось, были самыми значительными в ее жизни, и я подумал: неужели это сидит во всех людях? Неужели Сильвестр прав?
Опять зазвонил телефон.
– Слушаю, – отозвался Сильвестр. – Да, да, да, мистер Ланкастер. На этот раз должен признаться, ваше предложение меня интересует. Разрешите мне посоветоваться с друзьями. Я позвоню вам чуть позже.
Он положил трубку и посмотрел на Аду. Ада остановилась и тоже смотрела на него. Они оба улыбались: Ада – как будто наступило сразу и рождество и Новый год, а Сильвестр – будто знал что-то такое, чего не знает ни один человек на свете.
– Они выходят из игры, – сказал Сильвестр. – Они могут, заплатив штраф, изъять из полиции протокол и не допустить этот материал в газеты, за исключением, конечно, "Свободной прессы". Если мы согласны воздействовать на "Свободную прессу", они выходят из игры. Вот их предложение. Нам предстоит решить. Какое решение мы примем, значения для нас не имеет. Если они выходят из игры, мы побеждаем. Не выходят, история получает огласку, мы побеждаем. Для них: куда ни кинь – везде клин. – Он молчал, глядя на Аду, в его черных глазах таилось что-то неуловимое. – Я предоставляю решение этого вопроса вам, моя дорогая. Ваш план, значит, и победа ваша. Вы заслужили право решать. Так что же? Жизнь? – И он поднял большой палец правой руки. – Или смерть?
Они не сводили друг с друга глаз и улыбались. Кончиком языка Ада провела по губам, медленно подняла большой палец правой руки, секунду смотрела на него, а потом, описав им дугу и улыбаясь еще шире, опустила вниз. Затем тихо и отчетливо сказала:
– Смерть.
Сильвестр не сводил с нее глаз, какая-то тайная мысль владела ими обоими.
– Решение окончательное? – спросил он.
– Да.
Не отрывая от нее взгляда, он набрал номер телефона.
В эту минуту я ненавидел ее. Я знал, что ради достижения своей цели она готова на все средства, но никогда не думал, что она так жестока. Совсем как Сильвестр. Нет, хуже, чем Сильвестр. Никогда больше у меня не появится желание дотронуться до нее.
Но спустя час, когда она ложилась спать, торжество победы исчезло с ее лица. Выражение жестокости уступило место усталости и печали, и я вздохнул с радостью. Нет, она совсем не такая, как он.
– Почему бы тебе... – начал я и замолчал.
– О чем ты говоришь? – взглянув на меня, спросила она.
– Почему бы тебе не принять аспирин? – спросил я.
– У меня ничего не болит, – ответила она и потушила свет.
Я же хотел сказать: "Почему бы тебе не переменить решение? Позвони Сильвестру и скажи ему, что ты передумала".
Но я не сказал этого. И поэтому считаю себя виновным в том, что произошло с Адой. Да, я знаю, что виновен. Предоставив событиям развиваться своим чередом, я стал их невольным участником.
Я лежал и с отвращением думал о том, что она наделала. Еще минут двадцать она возилась в темноте, потом выключатель щелкнул, зажегся свет, и она прошла в гостиную.
Я слышал, как она позвонила в комнату Сильвестра и сказала:
– Вы можете зайти к нам? Это очень важно.
Я встал и, накинув халат, вышел в гостиную. Ада выглядела усталой, но явно чувствовала себя лучше, чем полчаса назад.
– Я трусишка, – робко усмехнулась она мне. – Зайчишка-трусишка. Не могу выдержать, придется отпустить ее на все четыре стороны.
Я обнял ее.
Вошел Сильвестр. Он был в темно-лиловом халате, его седые волосы тщательно причесаны, словно он и не ложился спать.
– Ну? – совсем тихо спросил он, посмотрев поочередно на каждого из нас.
Потом они посмотрели друг на друга, но совсем не так как полчаса назад.
– Я передумала, – сказала она. – Давайте предоставим ему возможность выйти из игры.
Несколько секунд он изучал ее лицо.
– Ваше право, – пожав плечами, сказал он. – Вам и решать. Надеюсь, еще не поздно.
Он поднял трубку и набрал номер.
– Мистер Ланкастер? Мы пересмотрели наше решение и готовы согласиться на ваше предложение. – Он замолчал и я увидел, как менялось его лицо, пока голос в трубке быстро и сердито что-то ему выговаривал. Различить слов я не мог. Наконец Сильвестр чересчур вежливо сказал: – Он не снимет свою кандидатуру? Что же, в таком случае мы вынуждены действовать, как намеревались.
Он бросил трубку на рычаг и поднял на Аду взгляд, в котором, мне показалось, светилось любопытство:
– Мы несколько опоздали. Не очень, но тем не менее опоздали. Ленуар не выйдет из игры. Дело в том, – он помедлил, и его темные глаза вонзились в лицо Ады, как будто он хотел на нем что-то отыскать, – что пятнадцать минут назад Марианн Ленуар пустила себе пулю в висок.
Смертельно побледнев, Ада широко открытыми непонимающими глазами смотрела на него.
– Боже мой! – охнула она и, выбежав в соседнюю комнату, захлопнула за собой дверь.
С минуту царило молчание. Потом из-за двери донеслись всхлипывания – первый и последний раз в нашей совместной жизни я слышал, как она плачет.
"Свободная пресса" рассказала всю историю, вынуждены были повторить ее и другие крупные газеты.
Мы одержали победу большинством в 127 000 голосов.
СТИВ ДЖЕКСОН
Люди запрудили улицы; навалившись на украшенные яркими флажками канаты, они застыли в покорном ожидании и с любопытством вглядывались в даль в надежде увидеть Томми и Аду Даллас. А над городом стоял гул толпы – так порой гудит ветер в высокой траве или, пожалуй, в листве деревьев. Нет, этот гул был похож только на гул застывшей в ожидании толпы.