Попробуй.
Я положил руку ей на плечо, она отодвинулась, но я, хоть и понял, что поступаю глупо, был уже не в силах остановиться. Я обнял ее и прижал к себе. Она попыталась вырваться, потом вдруг обмякла, я резко наклонился вперед и вдруг услышал звук пощечины, ощутил боль, и оранжевые круги замелькали у меня перед глазами. Я почувствовал, что вот-вот набегут слезы, понял, что веду себя как последний дурак, и на мгновенье совсем взбесился. Я попытался снова обнять ее, но тут она сказала совершенно спокойно:
– Негодяй! Сейчас же перестаньте!
Я опустил руки.
Секунду я смотрел на белое во мраке лицо и чувствовал, как горю от стыда.
– Простите. – Мне следовало извиниться, ссылаясь на то, что сдержаться было выше моих сил. – Ради бога, простите. Я потерял голову. Я не должен был так поступать.
– Еще бы! – Меня злило, что она совершенно спокойна. – Но, может, хорошо, что это произошло, потому что теперь мы можем свободно выложить карты на стол. Послушайте, полковник, вы зря стараетесь. Я знаю, чего вы добиваетесь. Этого не будет никогда. Забудьте обо мне. Вы интересный мужчина и можете получить любую женщину, какую пожелаете. Перестаньте ходить за мной. Зря тратите время.
– Что вы, миссис Даллас! – Я хотел сказать, что у меня даже мысли такой не было, но, увидев в свете луны ее лицо, промолчал, повторив только: – Простите меня.
– Пожалуйста, полковник. – Она была совершенно спокойна: ни гнева, ни досады. – Будем считать, что мы поняли друг друга.
У дверей особняка она сказала:
– Спокойной ночи, полковник.
– Спокойной ночи, миссис Даллас, – ответил я, и дверь за ней закрылась.
Я слышал, как щелкнул замок, и стоял, глядя на большой дверной молоток на белой полированной поверхности.
ТОММИ ДАЛЛАС
Падали и улетали уносимые ветром листки календаря. Я ждал очередного хода Ады и Сильвестра и старался забыть, что нахожусь в состоянии ожидания. Я много ездил – в Новый Орлеан, Хьюстон, Флориду, – всегда находил в этих поездках что-то интересное, и порой мне удавалось забыться.
Но я знал, что ход этот будет сделан. И действительно, в мае, примерно через год после выборов, они приняли решение.
– По-моему, лучше прямо поговорить с Роналдом, – сказал Сильвестр.
– А если он не согласится? – спросила Ада.
– Он прежде всего бизнесмен. И стоит ему убедиться, что он у нас в руках, он пойдет на сделку.
– А как его, так сказать, прибрать к рукам? Скупить его векселя?
На лице Сильвестра появилось выражение, какое бывает на лицах статуэток Будды, только не доброе, а злое.
– Моя дорогая, я приобрел его векселя больше года назад.
Они вызвали его в особняк для объяснения. Когда он вошел в маленькую гостиную Ады, то дрожали и все три его подбородка, и обтянутый белой сорочкой живот. Мы поздоровались и обменялись замечаниями о том, что на улице ужасно жарко. Ада сказала, что, по ее мнению, Батон-Руж – самое жаркое место на земле. Нет, возразил Хадсон, не Батон-Руж, а Шривпорт и Даллас. Затем в комнате воцарилась вязкая, как мазут, тишина: слышно было, как тикают часы на камине, как где-то в доме хлопнула дверь.
– Итак, джентльмены, – начал Хадсон, – о чем же вы хотели со мной поговорить?
Он улыбался одновременно и по-младенчески невинной, и жесткой улыбкой. Это был человек хладнокровный, напугать его было нелегко.
Он знал, что его ждет, не сомневался я. Вот так на танцах: делают свои па, но помнят, что это всего лишь танец.
Поскольку Хадсон заговорил первым, Сильвестр не преминул откликнуться.
– Роналд! – На его лице отразилось глубокое раздумье. – Нас все время мучает одна проблема. Мы пришли к выводу, что только ты способен нам помочь.
– Буду рад. – Хадсон сделал очередное па. – Если это в моих силах, разумеется.
– По-моему, в твоих. – Сильвестр помолчал, и его лицо снова стало задумчивым. – Видишь ли, Ронни, вот какое дело. Нам страшно нужна твоя должность. Вот-вот произойдут кое-какие события, Ронни, и она нам ужасно нужна.
– Гм... гм... – Лысая голова склонилась, три подбородка сомкнулись, а голос был само сочувствие. – Да, сэр, мне понятна ваша проблема. Определенно понятна.
– Мы надеялись, что ты сумеешь выручить нас, – весело сказал Сильвестр.
Хадсон кивнул. Лицо – сплошное участие.
– Мне очень бы хотелось помочь вам, сэр. Да, сэр, правда, хотелось бы. Но я просто не представляю, как это сделать.
– Фи, Роналд, как ты можешь так говорить? Я просто не понимаю. – Голос Сильвестра был сама озабоченность. – Мы считали, что, поскольку у тебя в твоем бизнесе сейчас так много затруднений, ты даже рад будешь избавиться от этой должности.
Вот как делаются дела. Никогда не говори прямо. Сначала прояви участие.
– Спасибо тебе за заботу, Сильвестр. – Хадсон сказал это так, будто искренне верил в эту заботу. – Поверь, я ценю твое участие. Только я и вправду не знаю, чем могу помочь.
– Я понимаю твои чувства, Ронни. – Опять сплошная озабоченность. – Но я полагал, что новый большой контракт и новые затруднения в строительных подрядах... – Он замолчал и махнул рукой, указывая куда-то вдаль.
– Новые затруднения?
Сильвестр был воплощенная вежливость.
– Разве ты не знаешь, Ронни? – наигранно вежливо удивился он. – А я-то был уверен, что знаешь.
Он вынул из кармана пиджака пакет и передал его Хадсону. Я понял, что в этом пакете. Это были скупленные Сильвестром векселя Хадсона на 700 000 долларов.
Хадсон почтительно принял в руки векселя и принялся их перелистывать.
– Гм... Гм... – дружески мычал он, перебирая их. – Гм... Гм... – Он сложил бумаги в пакет и, щелкнув по нему пальцем, подержал секунду, а потом передал обратно Сильвестру. – Да, сэр. – Он был настроен очень дружелюбно. – Да, сэр, мне понятна ваша мысль.
Сильвестр склонил голову – сама обходительность – и не сказал ни слова.
– Определенно понятна, – мягко подтвердил Хадсон. – Так вот, насчет нового контракта... – И тут он умолк.
Сильвестр снова разыграл безграничное удивление.
– Но через пару месяцев начнут искать подрядчика на строительство новой психиатрической лечебницы. А я-то думал, что при твоих источниках информации, Роналд, – он расхохотался, будто они шутили друг над другом, – именно ты и сумеешь получить этот подряд. Если, конечно, ты вправе его получить, поскольку твоя нынешняя должность, естественно, этого не допускает.
Хадсон секунды две смотрел куда-то в пространство.
– Ты, пожалуй, прав, – задумчиво сказал он. – Я действительно буду порядком занят. Я вроде сразу-то и не сообразил, как я буду занят. – Живот его заколыхался от утробного смеха. – Да, не сообразил.
Он вынул из кармана перо и бумагу и принялся писать.
– Итак, состояние моего здоровья неожиданно ухудшилось, Сильвестр. И я полагаю, что лучше всего, если я подам в отставку по причине плохого здоровья.
– Мне очень грустно слышать это, Ронни. Боюсь только, тебе это припомнят, если ты решишь баллотироваться в следующий раз. – В его словах крылось обещание. – Вот, например, если бы твоя жена захворала...
Хадсон медленно и торжественно закивал головой.
– Бедная моя жена! У нее как раз сейчас неожиданно объявился какой-то женский недуг. – Он покачал головой, как будто она вот-вот должна была умереть. – Ни с того ни с сего. Надеюсь, ты поймешь меня, Сильвестр, но человек прежде всего обязан думать о своей семье.
Ни он, ни Сильвестр не позволили себе улыбнуться. Сильвестр только склонил голову.
– Мы понимаем.
– Я всегда был хорошим семьянином, Сильвестр, – закивал Хадсон.
Его толстый живот опять заколыхался, а потом заурчал от хохота, и Сильвестр вторил ему своим сухим кашлем, который должен был изображать смех. Оба хохотали до упаду, каждый на свой лад.
– Ты настоящий бизнесмен, Ронни, – подытожил Сильвестр.
Наконец-то она добилась того, чего хотела, решил я. Но не тут-то было. Она только начала добиваться, и я перестал строить какие-то иллюзии на свой счет. Для нее и Сильвестра я был не более чем ковриком для вытирания ног. Они просто не замечали меня. Что же сделать такое, чтобы заставить их заметить меня? Что?