Кожедуб не был впечатлительным человеком, повышенной эмоциональностью не отличался, и потому собственная теперешняя нервозность оказалась для него неприятным сюрпризом. И связана она была вовсе не с Жорой…
«Однако! А все-таки есть в этих Апельсинах и Мандаринах что-то эдакое: чуждое, запредельное. Когда с ним сталкиваешься, оно исподволь, но вполне ощутимо напрягает психику!» — подумал он.
Сделал еще несколько шагов прочь от подъезда и, наконец, зажег сигарету. Слава богу, Бухенвальд не курил, и Кожедубу под предлогом того, что неудобно курить в доме некурившего покойного, удалось сбежать от его назойливого общества на улицу. К тому же в доме работала следственная бригада…
Как это ни странно, но Кожедуб до сих пор близко не сталкивался с обладателями фруктовых фамилий. В САГЕН таких не было: во-первых, их бы никто туда не принял, хотя никакого закона, запрещающего делать это или, наоборот, позволявшего не делать этого, не существовало, а во-вторых, и это, пожалуй, было главным, они бы сами ни за что не пошли туда работать — будучи одним из элитных сотрудников агентства, зарплату Кожедуб получал весьма скромную…
Чувство тревоги, которую испытывал Кожедуб, усилилось. «Что за черт!» — подумал он. — «Нет, конечно, все эти фруктово-цветочные люди — явление достаточно странное, но ведь не испытываю же я никакой особой тревоги, когда хожу по городским улицам. А там их немало!.. А вот здесь их, насколько я понимаю, сейчас нет ни одного… Был один, да убили…»
Кожедуб отошел еще дальше от подъезда и принялся рассматривать просторный загородный коттедж Апельсина: ничего особенного, коттедж как коттедж! Вполне стандартный: островерхая крыша, крытая красной черепицей, белые стены, высокие стрельчатые окна, — проектировавший его архитектор был явно неравнодушен к готике… Однако такой коттедж можно представить принадлежащим современному человеку любой нации и любого цвета кожи. Никакой особой мрачности, никаких специфических черт в коттедже не было… Ничего, способного вызвать тревогу…
Кожедуб обернулся: другое дело густые заросли деревьев и кустарников, окружавшие коттедж. Кожедуб слышал как-то, что люди, подобные Апельсину, обожают природу. Может, оттого покойный и постарался окружить свое жилище таким первозданным природным хаосом. Чащоба угрюма и едва пропускает солнечные лучи, зато уж никак не скажешь, что живешь в отрыве от природы!..
«Убийца?! Неужели он все еще здесь?!» — пронеслась в голове Кожедуба неожиданная догадка. — «Но зачем ему это?!..»
Он вдруг осознал, что давно уже слышит в чаще какие-то странные шорохи.
6
Мбаса Нкомо с тревогой вглядывался в густые, непролазные джунгли, начинавшиеся сразу за окраиной этой маленькой африканской деревушки. Убогая хижина его стояла на самом краю, так что если кто и выходил из лесу и двигался к деревне, первым оказывался на его пути Мбаса Нкомо.
Мбаса Нкомо был очень и очень стар.
«Я был первым, кто увидел их… — размышлял Мбаса Нкомо. — Эта хижина, должно быть, была первой человеческой хижиной, в которую они вошли. И вот прошло уже столько лет… Повсюду, даже много дальше от этого леса — кругом они!.. А в этой хижине их до сих пор нет. Эта хижина так и осталась полностью человеческой… — с гордостью подумал Мбаса Нкомо, потер ладонью черную морщинистую кожу. — Потому что в ней живу я один!..»
«Что-то еще готовит нам этот огромный непролазный лес?.. Колдун говорит: духи в лесу дрожат от страха. Если даже духи дрожат от страха, то насколько же ужасным должно быть то, что готовится там, в самых глубоких чащобах?!..»
Мбаса Нкомо мелко задрожал. То ли от страха, то ли от того, что кровь его уже совсем не грела изношенного тела.
«А, ничего я не хочу бояться! — вдруг подумал он и, действительно, успокоился. — Что мне?.. Я одинок, жизнь прожита…»
Два дня тому назад