Тут Войко сразу припомнил, что вчера князь говорил, что сестру с дочерьми ждет. Приехать должны были к сегодняшнему обеду.
Хотел спросить, почему они рано так, но вырвалась другое:
— А зовут-то как?
— Василинка, — ответила девчонка насмешливо.
Вот так и познакомился с ней Войко.
Василинка
В тот день они оказались совсем недалеко от родового замка. Все жили в ожидании близкого сражения с турками, а до дома, взрастившего княжича, было всего несколько часов пути. Войко чувствовал себя как в лихорадке, не мог есть и спать. Мысль покинуть своих товарищей и хоть на несколько минут заглянуть в замок, увидеть смешливую улыбку Василины, просто побыть рядом с ней, не давала ему покоя. Он не находил себе ни места ни занятия. И даже по-солдатски просто лечь спать не получалось — сон не шел, хотя высыпаться не удавалось давно, слишком жаркое было время. Десяток разведчиков княжича отдыхал после вчерашней ночи, и даже не с кем было словом перекинуться — у них-то со сном все в порядке было.
Только когда на небе стали загораться первые звезды, он, наконец, решился и пошел к палатке отца. Лагерь жил своей жизнью, кое-где между палаток еще виднелись костры, вокруг которых кучками собрались воины, для позднего ужина, или просто для разговора. Ветра почти не было, и дневная жара не желала смениться живительной прохладой. Жарко было и душно. Ночь быстро и незаметно вступала в свои права. Громко пели цикады, слышался треск факелов, которые только зажгли. Где-то близко раздавалось звяканье доспехов, чья-то негромкая ругань. Слышалась вдалеке негромкая песня и мелодичный звук струн, будто подчеркивающий покой, наступивший в лагере после дневных забот.
Войко остановился у входа в шатер, кивнул воину, стоящему на карауле, и прежде, чем откинуть тяжелый полог, глубоко вздохнул, пытаясь хоть немного ослабить охватившее его волнение. И услышал голоса — отец явно был не один и чем-то занят.
— Гонец прибыл, — шепотом подтвердил его мысли караульный, который очень хорошо относился к храброму княжичу, — лучше тебе прийти позже.
— От кого гонец? — так же шепотом спросил Войко.
— Из замка с докладом. Говорит, что жених княжны приехал, увозит ее нынче к себе.
— Чей жених? — спросил Войко враз севшим голосом, подумал что ослышался.
— Княжны Василины, — охотно поделился караульный, — помолвка же была — недели три как уже…
Вся кровь бросилась в голову княжича, а потом резко отхлынула, заставив смертельно побледнеть. На негнущихся ногах он развернулся, не слушая больше караульного, пошел туда, где стоял его стреноженный конь. Остановить его никто и не пытался и уже спустя несколько минут, он мчался во весь опор по направлению к замку.
Ночь была ясная, звезды рассыпались по темному покрывалу неба и луна светила так ярко, что на пыльной, поросшей травой, заброшенной дороге, ясно виден был каждый камень, каждая неровность. А Войко словно не замечал этой тишины и покоя, он мчался, как сумасшедший, весь во власти мрачных терзаний. Верный конь, словно почувствовав настроение всадника, летел вперед, не требуя понуканий. Мимо проносились опустошенные войной поля, целые поселки, брошенные жителями, сады, с деревьями полными неснятых плодов, но ничто не могло вырвать княжича из власти безумного гнева и сладостных воспоминаний.
Последний раз Войко видел ее три месяца назад. Они с князем прибыли тогда ненадолго после годового отсутствия, и Войко был потрясен переменами, произошедшими в Василине. Шустрая девчонка, с угловатыми манерами, веселая и неистощимая на придумывание каверзных проделок, превратилась в настоящую красавицу. Княжич помнил, как оробел, увидев ее. Как смотрел во все глаза, привыкая к ее новому облику, не смея, как раньше назвать ее Василинкой. А она, насмешливо глядя на него сквозь полуопущенные ресницы, подошла сама, протягивая руку для поцелуя.
Эти три дня он провел как в тумане, постоянно находя повод, чтобы увидеть ее. Василинка не была против, но ни разу не подала ни одного знака, что ей это приятно, и что он может рассчитывать на что то большее. Она была мила со всеми, расточала улыбки направо, налево, словно не замечая, какие страдания испытывает ее верный рыцарь.
То, что он уже тогда считался самым лучшим воином, из всего ее окружения, несомненно, льстило ее самолюбию. И она благосклонно поглядывала на его неумело-робкие попытки сделать ей что-то приятное. Войко гордился тем, как легко давалось ему ораторское искусство, самообладанию и выдержке его могли позавидовать и старшие. Тактика ведения партизанского боя — даже у князя вызывала одобрение, а уж сколько турки от него натерпелись, сколько их полегло под его не знающей жалости шашкой — и рассказать сложно. А перед ней не мог произнести ни одного внятного слова.