Да только Тейлора этим не пробьешь: все это ему как об стену горох. Вот сейчас он работает над своим новейшим детищем — роботом. Должен признаться...
Ах, простите. Дорис звонит...
Они все в сборе. Боже мой! Они и Джессику притащили. Но меня это вовсе не удивляет: Джессика не из тех, кого можно проигнорировать. Не поймите меня превратно. Ничего, кроме почтения и восхищения, я по отношению к Джессике не испытываю. Между нами говоря, я к ней всегда относился с особой симпатией... наверное, даже с любовью. Порой я просто теряю голову из-за нее. Даже сейчас...
Но какие бы чувства я ни питал к Джессике, это ничего не меняет: дело в том, что я все равно нахожу ее... устрашающей. Другими словами, эта женщина обладает способностью лишать меня дара речи. Такова ее власть надо мной. В ее присутствии я чувствую себя провинившимся мальчишкой. И сегодня, несомненно, она опять сделает из меня ребенка, несущего вздор.
— Хорошо, Дорис. Пригласите Форчэнов в конференц-зал.
Благодарю за терпение, за то, что вы ждали, пока я был в конференц-зале. Встреча заняла гораздо меньше времени, чем я ожидал. Сейчас расскажу, как все происходило...
Не без трепета вошел я в зал. Над собравшимися явно витал дух нетерпеливого ожидания. Всячески избегая проницательного взгляда Джессики, я решился пуститься сразу с места в карьер. Во всяком случае, сделал попытку. Что, надо признать, не так-то просто, когда голос явно дрожит.
— Как вам известно, ваш отец требует, чтобы доли состояния, распределенные между вами поровну, не передавались и не продавались. Вместе с тем, согласно дополнительному распоряжению, которое ваш отец присовокупил к завещанию, есть еще другие... условия. — Все это я произношу размеренным голосом, надеясь, что он звучит достаточно авторитетно.
— Ради Бога, не тяните резину, Ноулан, — перебивает меня Джессика.
Я прочищаю горло и делаю глоток кофе, который Дорис с осуждающим видом поставила передо мной.
— Перехожу к главному пункту.
Джессика, уставившись на меня проницательным взглядом, ждет, как я буду выбираться из этой переделки.
Адам, опершись о стену возле двери — не сомневаюсь, что его дожидается подружка, — с трудом сдерживает зевок. Тейлор, забившись подальше от всех, чертит какие-то каракули в записной книжке. Вероятно, очередная гениальная идея насчет робота. Тру, который сидит напротив, бросает на меня нетерпеливые взгляды. Как и Джессика, он больше всего не любит, когда начинают тянуть резину. Ближе всех ко мне Питер: всем видом излучая спокойствие и внимание, он сидит в кресле с прямой спинкой, на коленях у него «дипломат», на «дипломате» — шляпа.
— Все ли вы знакомы, — приступаю я к заранее приготовленной речи, — с понятием «тонтина»?
Джессика награждает меня величественным взглядом, а братья перемигиваются.
— Что вы такое хотите сказать, Ноулан? — вопрошает Джессика, тщательно выговаривая каждое слово.
Я незаметно вытираю ручейки пота, струящиеся по затылку.
— По традиционному определению тонтины участники делают равный вклад в вознаграждение, которое достается целиком участнику, пережившему остальных...
— Какое отношение это имеет к дополнительному распоряжению, касающемуся моих внуков? — требовательно спрашивает Джессика.
— Да-да, — вторят мальчики.
— Будьте добры, не торопите меня. Немного терпения. Дело в том, что ваш отец выбрал... э-э... такой вариант тонтины, что было бы целесообразно предварить чтение кратким объяснением.
— Да читайте вы это дополнительное распоряжение, Ноулан! — говорит Джессика тоном, не допускающим никаких возражений.
— Читаю, Джессика, — говорю я послушно, чувствуя себя перед нею даже не школяром, а младенцем. Со всей аккуратностью я раскрываю лист бумаги, поправляю очки на носу, снова прочищаю горло и читаю:
« Моим сыновьям: Адаму, Питеру, Трумэну и Тейлору. Теперь, когда с трауром покончено, и вы обращаете свои взоры в будущее, вы должны узнать о дополнительном распоряжении к моему завещанию. Позвольте предварить эту волю словами о том, что вы всегда приносили мне огромную радость и счастье, и что, движимый исключительно искренней любовью и заботой о вашем благе, я сформулировал это дополнительное распоряжение.
Как вам хорошо известно, институт брака всегда вызывал у меня горечь. Женщины, должен со стыдом, но и с должной честностью признать, были моим вечным несчастьем. А из всех женщин наибольшие убытки — как финансовые, так и эмоциональные, и физические — принесли мне мои жены. Ты, Питер, единственный из братьев имел глупость пуститься вплавь в кишащие акулами матримониальные воды и лучше всех знаешь, о чем я говорю. Однако, к счастью, ты был тогда неоперившимся юнцом, и расторжение брака, благодаря усилиям нашего любезного друга Ноулана, было совершено быстро и безболезненно.
Надеюсь, ты извлек из этого урок, но можно ли быть вполне уверенным? Действительно, как могу я вразумить остальных своих сыновей, чтобы им не пришлось постигать все это слишком поздно на собственном опыте? Коварство женщин не знает предела, особенно когда они хотят женить на себе. Да, говорю это по собственному опыту: трудно удержаться. А какую цену потом за это заплатишь, в тот момент и не думаешь.
Поэтому я остановил свой выбор на уникальном варианте тонтины. Правила крайне просты и определенны. До тех пор, пока каждый из вас остается холостым, ваши доли и доходы в компании остаются равными. Но как только у одного из вас хватит дури вступить в брак, все его имущество и доходы незамедлительно отходят к холостым братьям».
Наступает гробовое молчание, затем пять возмущенных голосов обрушиваются на меня, причем все кричат одновременно.
— Что?! Нет, этого не может быть, чушь! Абсолютный нонсенс... — возмущается Джессика.
— Он не имеет права! — протестует Тру, ударяя ребром ладони по столу. — Не может же он управлять...
— Это похоже на шутку, — вступает Питер, хотя ему не до смеха. — Это унизительно.
— Да как ему пришло в голову такое! — восклицает Адам.
Даже Тейлор выражает обиду:
— По сути дела, он отнимает у нас наше наследство. Это безумие!
Я пытаюсь всех успокоить, но, честно говоря, не нахожу ничего более умного, чем заметить:
— Это, во всяком случае, позволяет понять, что за человек был ваш отец.
Но мои слова ни к селу, ни к городу.
Тру с недоумением смотрит на меня.
— Понять? О, я понимаю. Я все понимаю. Это жажда власти, и ничего более.
Адам издает какой-то звук, похожий на хихиканье, но без всякого веселья.
— Да что ты так взъелся, Тру? Ты сам всегда говорил, что институт брака — явление архаичное и варварское.
Питер пытается собраться с мыслями, но костяшки его пальцев, сжимающих «дипломат», побелели.
— Я не сомневаюсь: отец исходил из лучших побуждений, но не очень приятно думать, что он не полагался на наш здравый смысл.
Снова тишина — на сей раз еще более длительная. Я вижу, что все погрузились в собственные мысли.
Возьмем Адама. Он, должно быть, говорит себе: А в общем, что мне беспокоиться? Уж чего-чего, а жениться — это последнее, о чем я когда-либо мечтал. Мне больше нравится порхать по лугам. И каким лугам!..
Теперь взглянем на Питера. Он расслабил пальцы и больше не давит на свой «дипломат». Спокойно, — говорит он себе, — одного неудачного брака мне хватило по горло. Нет уж, увольте, лучше любая напасть, чем еще одна жена.
Посмотрим теперь на Тру. На его лице застыла обычная самодовольная ухмылка. О, я как будто читаю его мысли: Нет уж, дудки, бабам меня не захомутать. Только женись, и милая женушка шагу не даст ступить. Сиди и выслушивай ее жалобы, что ты не заметил новые обои. А то наберет вырезок из газет, где всякая мура о несчастных случаях с мотоциклистами, и подсунет тебе, а любимую черную кожаную куртку пожертвует Армии спасения. Чтобы я женился?! Ждите!