Не скрою, не просто быть русским мальчиком в большой чеченской семье в период ожесточенных военных действий. На ум приходит сказка про гадкого утенка, который очень выделялся на птичьем дворе. Но я влился в компанию братьев довольно органично и называл себя чеченцем, хотя всегда имел сугубо свое мнение по всем вопросам, в том числе и политическим. Благо и семья моя не была настроена фанатично и не навязывала какой-то единой позиции. Хотя и мои братья и я участвовали в военных действиях в той или иной мере.
Так вот, даже будучи русским мальчиком, невозможно было принять бесчинства российских военных на кавказской земле. Понятно, что изнутри действия чеченской стороны выглядят привлекательнее: она оборонялась, а российская – нападала; масштабы разрушений и гибели людей от российских войск я наблюдал своими глазами. Но никто не вправе оправдывать эту войну и с чеченской стороны, особенно если вспомнить, с какого варварства по отношению к тем же советским гарнизонам она начиналась.
Долгие годы, параллельно с военными действиями, я искал себя, искал истину, пытался определить свою позицию, при этом, не забывая, что сделали чеченские бандиты с моими родителями, но и одновременно наблюдая, как русские солдаты убивают невинных обывателей, кавказских женщин и детей. Постепенно в моей голове вырисовывался вывод: откровенно правых и виноватых быть не может, боевики лишь пешки, которых дергают за ниточки манипуляторы с верхов. В силу молодого возраста я не сразу смог добраться до них, но война была долгой и, в конце концов, я добрался. Но я никогда не воевал в прямом смысле этого слова. Просто волей-неволей варился в этой каше, и иногда до меня доходила некоторая важная информация, с которой необходимо было что-то сделать. Хотя справедливости ради надо заметить, что родители умудрились дать нам с братьями достойное образование и продолжали заниматься нашим развитием даже в самые тяжелые времена. Конечно, всякое бывало, несколько раз я импульсивно порывался покинуть свою чеченскую семью, но рано или поздно возвращался. Им со мной пришлось тяжелее всего, ведь любили они меня как родного, но им периодически приходилось это доказывать, чтобы я не чувствовал себя обузой на их шее.
– Но гадкий утенок все же расправил лебединые крылья и покинул родовое гнездо? – заметила Ева.
– Мне тридцать три года, вполне естественно, что я больше не живу с родителями. Хотя как раз сейчас у меня нет никаких метаний: только там я чувствую, что я дома. Много времени провожу со своей семьей, когда бываю в Грозном, хотя там у меня есть и своя квартира. Обожаю своих племянников. У Зары двое детей подрастают, и у Аслана, старшего из братьев, недавно родился сын. В общем – большая веселая семья. Когда-нибудь я познакомлю тебя с ними, и ты будешь в восторге.
Еву немного покоробило это смелое обещание на столь раннем этапе общения. Но виду она не подала.
– А что в Москве?
– Живу здесь последние шесть лет. Много дел по бизнесу именно в Столице. Хотя часто летаю на Кавказ и в другие города, у меня, например, еще в Волгограде квартира.
– Ничего себе! Гостиницы не любишь? – пошутила Ева. И добавила, – Доходный бизнес, судя по всему.
– И то и другое, – усмехнулся Адам. – Когда-то я пообещал себе, что сделаю все, чтобы я и моя семья ни в чем никогда не нуждались. Может быть, прогуляемся вдоль реки? – предложил он.
– Конечно, – Ева вложила руку в ладонь Адама, слезла с бортика и отряхнула платье. Вместе они вышли из беседки и направились по узкой дорожке, тянущейся вдоль реки и виляющей меж деревьев и кустарников.
– Впервые я оказался в Москве, когда мне было шестнадцать, – продолжил свое неспешное повествование Адам, – Я тогда занимался спортивной борьбой и приехал на соревнования со своей командой и братьями. Так получилось, что я отстал от группы в суете Московского метро по дороге от вокзала до гостиницы. Естественно, шансов найтись не было никаких. Ни названия гостиницы, ни места проведения соревнований я не знал. Несколько тщетных попыток что-то выяснить не увенчались успехом. Но смутная надежда, что меня каким-то невероятным образом найдут, почему-то не покидала меня. С этой надеждой я переночевал на вокзале, а наутро обнаружил в кармане вместо паспорта, обратного билета и денег – огромную дыру. Еще день я голодный и замерзший пошатался по городу, пытался обратиться к стражам закона, но они только небрежно отмахивались от меня, сулив лишь одну перспективу – оказаться в каком-нибудь обезьяннике. Тогда я удивлялся и недоумевал, но потом понял, что для середины девяностых это было в порядке вещей. Третий же день пребывания в Москве я не забуду никогда. Меньше суток мне понадобилось, чтобы собрать деньги на обратный билет, ходя по вагонам метро и из раза в раз повторяя свою невеселую правдивую историю. Добрые люди находились, и немало. Но с того дня я поклялся себе, что никогда больше не будет такого, чтобы мои карманы оказались так безнадежно пусты. И пока мне удается сдерживать это обещание, данное тому шестнадцатилетнему пацану.