Голос умолкает, и снова - ничего. Но потом слышится звук лифта, двери открываются, и в них появляется Прокоп.
- Адам, - кричит этот толстяк Прокоп, - Отка!
- Почему ты нам не открывал?
- Откуда же я знал, что это вы? Вам надо было ответить, сказать в телефон, это, мол, мы, Адам и Отка.
- Всюду нужно говорить, кто мы, - вздыхает Адам.
- Вы здесь не в деревне, вы в Праге, - говорит им двоюродный брат Прокоп и поднимает их в лифте наверх.
Прокопа они хорошо знают, ведь он бывает у них в деревне, и им давно известно, что он страшный хвастун. Сам слушает всегда вполуха, но очень любит говорить: "Это я уже давно знаю", "Это не ново". Хотя на самом-то деле это и не всегда так. И всё не перестаёт повторять, что он, мол, самый умный в классе. А кроме того, у Прокопа на руках часы с секундной стрелкой. Завидует ли ему Адам? Пожалуй, нет. Но он тоже хотел бы иметь такие часы. О родителях Прокоп говорит с каким-то равнодушным выражением, будто ему до них нет никакого дела. А уж этого Адаму с Откой никак не понять. Что бы они сами без родителей делали? Правда, родителей Прокопа обычно не бывает дома, и чаще всего Прокоп остаётся дома один, но разве это даёт ему право так мало считаться с родителями?
И на этот раз Прокоп дома один. Прежде всего он показывает Адаму с Откой вид из окна. Вернее, из трёх огромных окон. На Белую гору1, на Прагу и снова на Прагу. Город необозрим, людей совсем не видать. Они где-то там далеко внизу, торопятся, толкая друг друга, совсем незаметные, хотя на них и светит ослепительное августовское солнце. Оно светит всем вместе, а не каждому в отдельности, как иногда людям кажется. Освещает всю-всю Прагу и ещё дальше зелёные горизонты. Отка кажется себе птицей, только что вылетевшей из гнезда. А Адам спрашивает, как Прага выглядит отсюда ночью.
- Знаешь, сколько ночей я глядел на Прагу! - говорит Прокоп. (Похоже, что всю жизнь он только этим и занимался.)
- Но ты скажи, какая Прага ночью?
- Ты спрашиваешь о каких ночах - светлых или тёмных?
- О тёмных.
- О, знаю о каких. Такие ночи ты даже в Выкане не видел.
- Ну, скажи, - говорит Отка.
- Ты только послушай меня. Здесь ночь тёмная, как уголь, на небе ни звезды, тихо, как в костёле. И кажется, будто солнце никогда и не выйдет. Если в Праге вдруг погаснут все огни, будет очень страшно. Да, здесь ночи пострашнее, чем у вас.
- Может быть, - говорит Адам, - но здесь не летают летучие мыши.
- И не скулят собаки.
- И хорьки не отправляются на охоту.
- И нет здесь у вас ёжика.
А потом дети рассказывают Прокопу, что они уже видели и пережили в Праге. Но о самом сильном своём переживании Адам молчит, потому что он не уверен, что с Шарой теперь всё кончено, что он победил его и все счёты сведены. И всё-таки имя Шары невольно вылетает у него. Наверное, это происходит потому, что Адам всё ещё не забыл о Шаре.
- Шара? - удивляется Прокоп. - Ты знаешь Шару?
- А ты что, тоже его знаешь?
- Как же его не знать? Это начальник отряда ПЗВ.
- А что такое ПЗВ? - спрашивает Отка.
- Ну, отгадай.
- Отряд помощи зубному врачу.
- Отгадай ты, Адам!
- Подразделение зловредных вредителей.
- Нет.
- Ну сдаёмся.
- Отряд противозапретных вывесок. Его отряд собирает все вывески, на которых запреты, как, например: "По газонам не ходить", и склад таких вывесок находится в монастырском саду.
"Ну, пожалуй, это занятный отряд", - думает Адам. Хочет он иметь что-нибудь общее с таким отрядом? Да, пожалуй, хочет, потому что и он не любит запреты. Только если б в этом отряде начальником был, конечно, не Шара!
- А умеет Шара драться?
- Ещё как!
- А ты уже с ним дрался?
- Да, всё уже позади, - смеётся Прокоп. "Ну, у меня тоже позади, - думает Адам. - Только что вот у меня впереди?"
33
Вечером дети врываются к пану Венцлу. Их привлекают его многочисленные часы, развешанные по стенам. Нежный и звонкий их перезвон. Не думайте, что они явились узнать, сколько времени. Тот, кто попадает к пану Венцлу, о времени не думает. Часы здесь поставлены так, чтобы они не мешали друг другу. Все часы бьют по очереди. Например, когда они бьют семь часов, то перезвон продолжается три четверти часа. Восемь отбивают тоже три четверти часа. И среди этих удивительных часов живёт одинокий пан Венцл. Отке его немного жаль, а Адам наверняка подружился бы с ним, если бы пану Венцлу было лет на пятьдесят поменьше. Сегодня дети хотят пригласить его к себе, чтобы было повеселее, раз уж им надо сидеть дома. Но пан Венцл отказывается.
- Вы что, любите быть один? - удивляется Отка. Её в дрожь приводит только мысль о том, что ей пришлось бы оставаться одной.
- Я уже так привык. Ем, когда мне хочется есть, сплю, когда мне хочется спать, а в остальное время работаю.
- А на часы даже и не смотрите?
- Только как на механизмы, я их очень люблю и могу ими заниматься целыми днями. Но знать, сколько времени, мне не надо. Меня это не интересует.
- Значит, и время у вас бежит медленно.
- Да, времени у меня хватает.
- Ну, очень хорошо, - смеётся Отка. - Значит, мы вас не задерживаем.
- Да, сейчас ни у кого нет времени на детей, только у меня есть. Но вот у меня нет детей.
Пан Венцл улыбается, по нему никак не видно, чтобы он отвык от детей.
- А как же мы?
- Но вы-то здесь всего на несколько дней.
- А почему всё-таки вы не хотите зайти к нам?
- Потому что пани Сукова меня не любит.
- А её нет дома.
- Именно потому и нельзя, что её нет дома. Если бы она была дома, я бы охотно пришёл.
Дети не понимают; почему пан Венцл такой упрямый, но долго об этом не раздумывают, не ломают голову. Отка вспоминает, что она ещё хотела потрогать разрисованный маятник. Она теперь дотрагивается до него и долго потом смотрит на свой палец. А Адама интересуют часы, похожие на куранты. Эти часы показывают не только часы и минуты, не только секунды, но и весь календарь, определяя каждый день. Показывают восход и заход солнца и даже определяют положение луны. Детям даже кажется, что пан Венцл вовсе и не часовщик, а звездочёт или астроном.
34
В десять дети стараются уснуть, но это им плохо удаётся. Отка почему-то время от времени дрожит, а у Адама засыпают руки, ноги, засыпает и живот, и грудь, и плечи, а голова никак не хочет уснуть. Он никак не может забыть о сегодняшней драке! Какую же великую ошибку он совершил, когда не наступил ногами на грудь Шары!
- Мне как-то холодно, - жалуется Отка.
- Тебе вовсе не холодно, просто ты тоскуешь.
- А ты что-нибудь расскажи, может, я и согреюсь.
- Вспоминай, если хочешь, вместе со мной о Ежке.
- Ладно, давай.
- Вот это противник! Он никогда за спиной обо мне ничего плохого не говорит. Обзывает только, когда мы встречаемся.
- А как он тебя подкарауливает! Но, правда, кричит, когда собирается камнями бросаться. Чтоб ты спрятался!
- Он дерётся только честно. И ни разу не напал на меня сзади, ни разу не подставил мне ножку.
- А потом вам всегда обоим попадало: Ежке от пана Альтмана, а тебе от нашего отца.
- Вот именно. Поэтому мы и не забываемся, - говорит Адам и чувствует, что так оно и есть на самом деле.
Ежка Альтман - противник для него совершенно ясный. Адам его хорошо знает и понимает, чего можно от него ждать. А потому испытывает к нему даже что-то вроде симпатии, хотя ему всё время приходится за ним следить и думать, как бы в чём не промазать. Как бы тот его не опередил в этом состязании силы. Шара же для него совершенно непонятен. Адам не знает ни его характера, ни его друзей. Не знает даже, есть ли у него отец? В общем, он ничего не знает про Шару. Есть ли вообще кто-нибудь, кого он должен слушаться? Поэтому он должен быть готовым ко всему - и к честной драке, и к коварству. Вот Адам и не может уснуть. И ему очень хочется домой. Он чувствует себя здесь чужим.