Смит умер в 1790 году, 67-ми лет, проболев довольно значительное время от завала кишок. Его похоронили на том же кладбище, недалеко от того места, где покоился уже прах Давида Юма. Друзья снова сошлись в месте вечного упокоения и разместились там соответственно своему значению. Юм покоится на возвышенности, у подножья которой – могила Смита, покрытая копотью и дымом новой промышленной жизни, развившейся после того, как начала, возвещенные в “Исследованиях о богатстве народов”, стали применяться на деле.
Смит строго относился к обработке своих трудов и поэтому многие рукописи, как рассказывают, были им уничтожены еще при жизни. Несколько же оставшихся отрывков, касающихся разных вопросов, но долженствовавших, по крайней мере существеннейшие из них, составить по окончательной обработке одно целое, были опубликованы после смерти Смита под заглавием “Опыты по философским вопросам”. О них мы скажем в следующей главе.
ГЛАВА III. АДАМ СМИТ КАК ПИСАТЕЛЬ И МЫСЛИТЕЛЬ: “ТЕОРИЯ НРАВСТВЕННЫХ ЧУВСТВ” И ДРУГИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Обширные планы Смита. – Сделанное. – Прием, употребленный Смитом. – Недостаток систематической разработки. – Изучение нравственных явлений до Смита. – Взгляд Юма на нравственность. – Оптимизм Смита. – Содержание “Теории нравственных чувств”. – Отношение Смита к утилитаристам. – Прочие мелкие произведения Смита
У Смита был грандиозный, чудовищно грандиозный план. Он хотел, ни больше ни меньше, как дать миру целую социальную систему, охватить все стороны деятельности человека как социальной единицы. Он хотел показать, каким образом уединенный, изолированный человек (или раса), наделенный от природы немногими способностями, развивается и приобретает многие способности путем общения и сношения с такими же другими людьми (или расами); каким образом из дикаря-шотландца незапамятных времен вырабатывается просвещенный шотландец XVIII столетия. Понятно, что грандиозное здание, задуманное Смитом, вероятно, еще в дни юности, не было построено, не было заложено даже его общее основание. Смит приступил прямо к постройке отдельных частей и вывел два довольно законченных притвора, далеко, впрочем, не одинаковой красоты, солидности и прочности. Один из них, первый по времени постройки, посвящен началу бескорыстия; это этика Смита, его “Теория нравственных чувств”. Другой посвящен началу личной выгоды – это его политическая экономия, его “Исследования о богатстве народов”. От остальных работ остались только благие начинания: там заложен фундамент, там выведена стена, там положено лишь несколько кирпичей. Язык, астрономия, физические науки, логика, метафизика, юридические науки, поэзия, музыка, живопись (называемые Смитом подражательными искусствами) и, вероятно, многое другое – все это должно бьшо иметь свои более или менее просторные притворы. Но рука строителя устала, и перед нами – лишь заготовленный материал, или робкие начинания. “Великое литературное чудо и то, – говорит Беджгот, – что из столь чудовищной схемы, по столь многочисленным абстрактным вопросам получилось нечто целое; мало того, получилось нечто такое, что в продолжение целого столетия составляет основное руководство по вопросу о торговле (trade) и деньгах”.
Итак, в двух своих главных произведениях Смит смотрит на явления с двух противоположных точек зрения. То он становится на точку зрения бескорыстия, исключает всякие другие мотивы деятельности и показывает, каким образом человек, руководствуясь бескорыстием, устраивает и свою жизнь, и жизнь других людей, к общему благополучию. То он становится на точку зрения корысти, исключает всякие бескорыстные мотивы и показывает, каким образом человек, руководствуясь исключительно личной пользой, содействует общему благополучию. Понятно, что в первом случае ему приходится иметь дело с явлениями, главным образом, морального характера, а во втором – с явлениями экономического характера. Но Смит прекрасно понимал, что в действительности люди не руководствуются ни исключительно бескорыстными мотивами, ни исключительно корыстными. Человеческая жизнь – слишком сложное явление, чтобы ее можно было втиснуть в такие узкие рамки. С другой стороны, однако, эта самая чрезвычайная сложность жизни делала до сих пор тщетным всякие научные попытки охватить ее всю в целом одним общим взглядом. Только великие поэты поднимались иногда благодаря своей непосредственной прозорливости до такого синтеза. Поэтому люди науки нередко прибегают к приему, употребленному Смитом. Они искусственно изолируют явления и обсуждают их с какой-нибудь исключительной точки зрения. Выводы получаются, конечно, лишь приблизительно верные; но они тем ближе к истине, чем шире точка зрения, с какой ученый рассматривает явления, и чем он осторожнее, беспристрастнее относится к изучаемым явлениям, не позволяя себе насиловать их действительный характер. Наконец, чтобы получить полную систему, цельное воззрение, необходимо выводы, полученные путем такого исключительного анализа, сопоставить и так или иначе связать в одно целое. И опять-таки это задача настолько трудная, что многие сознательно или бессознательно отказываются от нее и, придерживаясь какой-нибудь одной исключительной точки зрения, строят односторонние, уродливые системы.
Смит не сделал такой ошибки; но зато у него начала бескорыстия и корысти так и остались не объединенными каким-либо общим принципом. Мало того, каждая из двух его главных работ сама по себе также не представляет системы в строгом смысле слова. Скорее это серия, ряд отдельных очерков, связанных одной общей мыслью, а не система, развиваемая шаг за шагом, приводящая в порядок и соподчинение отдельные части. Все это в особенности применимо к “Теории нравственных чувств”. Но даже и в “Исследованиях о богатстве народов” нельзя видеть систему политической экономии, хотя они заключают в себе почти все основные мысли для построения такой системы. Что же касается первого из названных сочинений Смита, то оно вовсе не представляет системы нравственности, и если посмотреть на него с этой точки зрения, то оно теряет даже всякое значение и интерес.
В “Теории нравственных чувств” много прекрасных очерков по отдельным вопросам, глубоких мыслей, любопытных наблюдений; написаны они, по свидетельству английских критиков, замечательно легким и ясным языком (чего, к сожалению, нельзя сказать о неточном русском переводе), пересыпаны массой пояснений, иллюстраций, как и вообще все, что писал Смит; так что, если бы он обработал их по плану отдельных “опытов”, то это было бы одно из наиболее читаемых произведений в Англии даже в настоящее время. Но теории, системы, учения там вовсе не ищите. Смит писал в то время, когда этические вопросы только что начали выделяться из массы других вопросов и подвергаться самостоятельному обследованию.
Работы эти носили еще, однако, в большинстве случаев метафизический характер. Положение Гоббса, высказанное за сто с лишним лет до появления сочинения Смита, о зависимости общественной нравственности от политических учреждений вызвало оппозицию. Одни настаивали на самоочевидности нравственных принципов, на их внутренней убедительности независимо от рассматривания их как законов, установленных всемогущим правителем; другие, во главе с Локком, утверждали, что уразуметь нравственные предписания, которые они считали божественным установлением, возможно только путем изучения человеческих отношений. Вторых можно считать родоначальниками замечательной школы английских моралистов, известной под именем утилитаризма, школы, которая брала исходной точкой своих построений начало пользы. Локк перенес в психологию так называемый индуктивный метод исследования; он обратился к изучению явлений; он шел от частного к общему и считал необходимым оправдание гипотезы фактами. А так как этические вопросы находятся в теснейшей связи с психологическими, то этим же методом стали пользоваться и при рассмотрении вопросов нравственного поведения. Шефтсбери первый из моралистов явно и сознательно принимает психологический опыт за основание этики. В трудах Юма, Гартлея и Адама Смита это стремление достигает наибольшего развития, и этика, можно сказать, поглощается психологиею. В их исследованиях на первом плане стоит не вопрос о нравственном поведении, а вопрос о том, каким образом могут быть объяснены с научной точки зрения нравственные чувства.