Была еще одна причина, по которой Адам Смит защищал экономическую свободу и все неприятные денежные вопросы, которые вместе с экономической свободой возникают: он понимал сущность денег. В книге первой «Богатства народов», в «Отступлении, касающемся колебаний стоимости серебра», можно сказать, развенчал наше представление о ценности денег. Смит показал, что меркантилистский подход к драгоценным металлам в общем и целом таков: «Бензин по три доллара за галлон! Заливай полный бак! Топливо не всегда будет таким ценным!» Он отмечал, что вопрос о деньгах — отнюдь не самый главный в этом деле, ибо «деньги являются точной меновой стоимостью всех товаров… только в данное время и в данном месте».
Главный вопрос — как оказаться в нужное время в нужном месте.
Богачи могут быть свиньями, но деньги — не волшебница Цирцея, которая превращает их в существ с глоткой больше нашей. «Богатый человек потребляет не больше еды, чем его бедный сосед», писал Смит о разумном процветании, каким оно представлялось людям того времени. Процветание нашего времени, вероятно, представилось бы им умопомрачительным, но, как ни странно, похоже, сегодня все как раз наоборот: чем больше кто-то ест сладких булок, тем больше вероятность, что его или ее уровень жизни ниже официально установленной государством черты бедности. Смит разъяснил свою мысль более подробно в «Теории нравственных чувств», в том фрагменте, где впервые была упомянута «невидимая рука». Богатые, писал он:
«Потребляют немногим более, чем бедные, несмотря на присущее им самолюбие и жадность… хотя они полагают, что единственная цель, ради которой трудятся тысячи нанятых ими работников — удовлетворение их собственного тщеславия и ненасытных желаний, они все же разделяют с бедными плоды своего развития. Ведомые невидимой рукой, они совершают почти то же распределение жизненных средств, которое совершалось, если бы земля была поделена на равные части между всеми ее обитателями».
Однако преимущества богатства в условиях свободного рынка могут потопить ковчег быстрее, чем эта земля покажется на горизонте. Например, в случае с Пэрис Хилтон — это не просто небольшая протечка, это авария.
Смит не только отлично понимал природу денег, но и прекрасно разбирался в людях. Он жил в эпоху, когда общественные науки еще не разделились на два враждующих лагеря и даже еще не претендовали на благородное звание наук, поэтому Смиту ничто не мешало быть как экономистом, так и психологом. Слово «психолог» существовало в восемнадцатом веке, оно означало «тот, кто занимается изучением души», или как вероятнее всего выразился бы Смит, «воображения». И Смит понимал, что в потемках человеческой души таятся куда более глубокие и сильные страсти, чем аппетит к наличным. В «Теории нравственных чувств» он писал:
«Для тех, кому знакомо чувство обладания, или даже надежды на общественное признание и поклонение, все другие радости меркнут и теряют смысл… Ради положения, этого величайшего предмета вожделения, совершается половина трудов человеческой жизни; это же стремление является причиной всех беспорядков и конфликтов, преступлений и несправедливости».
А еще причиной Оскаров и таблоидов.
Есть предел тому, на что люди готовы пойти ради денег, чего не скажешь о возможности попасть на шоу Джерри Спрингера. Деньги — это еще не все. Быть названным «богатый как Крез» никогда не было знаком особого престижа. Развратный и утопающий в роскоши король Лидии закончил свои дни жалким пленным персидского императора Кира. Между прочим, именно Креза имел ввиду Солон, когда сказал, что ни один человек не может быть назван счастливцем, пока не встретит свою смерть. Или пока не станет знаменитым.
Что касается смерти и славы, к ним ведет еще одна дорожка, которая тоже приводит к беспорядкам, конфликтам, преступлениям, несправедливости и таблоидам. Жажда власти, пишет Смит, толкает человека к «пределу высокомерия… вершить правосудие по собственным стандартам, как если бы они были истинным и священным законом… и считать себя единственно мудрым и достойным человеком из всех». Надо признать, Смиту удалось описать не только Барбру Стрейзанд, но и каждого политика.