Возьмем пример из книги 1 «Богатства»: вы убиваете много оленей. Вы получаете только одного бобра за двух оленей, но, тем не менее, вы получаете столько бобров, что уже не знаете, куда их девать. Если бы отсутствовала система банков, вам пришлось бы складировать бобров у себя под кроватью, где они никому не нужны. А к тому же воняют. Банки позволяют вам сдать бобров в аренду, с приемлемой гарантией получения дохода по договору об аренде и возвращения всех бобров назад, когда бизнес-гений бобрового дела провернет свой креативный и прибыльный план. Деньги, как вы заметили, в этой операции не участвуют вовсе. Разве что такое дело гораздо более удобно и приятно осуществлять, распоряжаясь деньгами, а не тухлыми бобрами.
«Разумные банковские операции могут увеличить доход страны, — заявляет Смит, — однако не потому, что они просто пополняют капитал, но за счет передачи большой части капитала в активное и производительное использование». Чего разумные банковские операции не могут сделать, так это увеличить, скажем так, производительность трудовых ресурсов страны — например, одалживая деньги любому дураку, такому как я, который приходит с безумной идеей альтернативной технологии добывания энергии на основе производства метана из разлагающихся бобров. Политические адвокаты «экономических стимулов» часто заявляют, что банки должны увеличивать благосостояние нации. А банкиры часто заявляют, что они это сделали. Но они не должны этого делать, да и не могут.
Банковский кризис случился однажды в Шотландии в 1772 году, после чего из тридцати частных банков Эдинбурга осталось только три. В каждое время и в каждом месте случаются свои эквиваленты запусков Силиконовой Долины или интернет-бумов. Проблемы инвесторов в 1999-м можно описать в точности теми же словами, какими Адам Смит описал проблемы 1772-го: «Они полагали, что банки способны и почтут за честь обеспечить их бизнес любыми суммами».
Так чем же банки на самом деле хороши?
Они хороши для того, чтобы производить выдумки. Банки настолько же воображаемы, насколько доллары, которые они арендуют. Их галереи с колоннами, их впечатляющие арки и датчики температур — всего лишь символы. Символы, репрезентирующие что-то еще — то, что мы называем «контракт».
Нам повезло, что Смит разбирался не только в экономике, но и в психологии. Любое пристальное обследование экономических материй быстро превращается в прием на кушетке, с анализом фантазий, проверкой на нездоровый нарциссизм и решением семейных конфликтов. Только так и выясняется, что деньги — не параноидальный общественный фантазм, а здоровый отпрыск от союза разделения труда и свободы торговли, который был зачат, пока мы бессознательно наслаждались жизнью в обществе нам подобных.
А сочетавшиеся право собственности и равенство произвели на свет другое дитя, которое более широко и более охотно признают законнорожденным, чем деньги: его имя известно нам как «надежный связующий контракт». Плохое ведение банковского дела — это плохой брак, где контракт испорчен эгоизмом частной собственности и несостоятельностью прав на равенство. «Когда закон, — пишет Смит, — не дает силу тому, что представлено в контракте, это ставит всех заемщиков в положение, когда они почти приравнены к неплатежеспособным должникам или людям сомнительной репутации». Юридическая гарантия необходима. В противоположном случае нарушение самого незначительного соглашения может повлечь за собой ничем не сдерживаемую лавину обманов и коррупции, потерю самоуважения и деструктивные настроения в обществе. Это то самое, что случилось с трастовым фондом Социального Обеспечения в Америке.
То есть нам нужно регулировать работу банков?
Свобода не может существовать без ограничений. И Адам Смит был не из тех, кто сдался на этом парадоксе. В изложении своего понимания сути банковского дела Смит высказал самый фундаментальный принцип свободного рынка: «Если какая-либо отрасль торговли или производства приносит пользу общественности, то чем свободнее и шире конкуренция, тем больше будет ПОЛЬЗЫ». Но далее в продолжение темы банковского дела Смит также высказал фундаментальную оговорку этого принципа: «Но всегда есть вероятность, что кто-то будет стремиться злоупотребить естественной свободой, и эти люди, будь их даже всего несколько, могут поставить под угрозу безопасность всего общества, поэтому такие намерения должны быть ограничены законами всех государств».